– Сидите, сидите, сержант, – говорит мне О'Хара.

– Добрый день, мэм!

– Здравствуйте, Трюдо. – Она присаживается на край широкого подлокотника. – Говорят, ваше отделение отличилось?

– Можно и так сказать, мэм, – говорю, чтобы ответить хоть что-то.

Не говорить же ей, что меня до сих пор выворачивает, когда я вижу себя стоящим по колено в мясной каше.

Она смотрит на меня испытующе. Мягкая улыбка трогает ее губы.

– Я представляю, каково вам, сержант. Но вы выполнили приказ. Что бы про вас ни говорили – вы молодцы.

– Конечно, мэм, – отвечаю я болван болваном, думая про себя: «Откуда тебе знать, каково мне, дорогуша?»

– Я действительно знаю, что с вами происходит, Ивен, – говорит она совсем тихо. – Это необходимые жертвы, поверьте.

Я никак не могу оторваться от ее бездонных глазищ. Я все еще не отошел от вчерашнего, чувствую себя, словно после хорошей попойки, и присутствие О'Хара не возбуждает меня, как раньше, словно я вижу ее во сне.

– Я верю… мэм. И все понимаю. Я проходил это на Форварде, мне проще, чем ребятам.

– Мы выполняем любые приказы, – говорит она, словно убеждая в этом саму себя.

– Конечно, мэм. Мы ведь морская пехота. Прирожденные убийцы. Нас этому и учили. Так что все нормально.

Она качает головой, слушая мою чушь и глядя куда-то в дальний угол. Вряд ли она видит там взводного, что-то увлеченно рассказывающего комбату: уж больно ее взгляд рассеян.

– Ивен, что вы скажете, если я приглашу вас в бассейн после этой командировки? – неожиданно говорит она.

– Скажу, что удивлен, мэм, – отвечаю я честно.

– Чем же?

– Вашим вниманием, мэм.

– Вниманием офицера? Это так необычно?

– Вашим вниманием, мэм, – повторяю я.

– Вы невозможны, Ивен.

– Какой есть, мэм.

– Так ваш ответ – нет?

– Мэм, я с удовольствием поучил бы вас плавать, даже если бы вы проявили ко мне просто профессиональный интерес. – Я надеюсь, что мой ответ звучит не слишком двусмысленно.

– Тогда до встречи, Ивен. И постарайтесь не поломать мою успешную карьеру, обсуждая с товарищами наш разговор. – Она пружинисто поднимается, широко улыбаясь.

– Сделаю все, что в моих силах, мэм, – отвечаю в том же тоне.

Пока мы валяемся на мягких коврах и креслах, осажденные Латинские кварталы бьются насмерть, отражая придуманное ими самими нападение. Эти гребаные революционеры, незаметные дядечки с тихими проникновенными голосами, – они своего добились. Гнусные и безжалостные имперские оккупанты проводят геноцид среди выходцев из Латинской зоны. Герои-мальчишки бросают бутылки с бензином в патрульные броневики Национальной гвардии. Толпа шпаны высыпает из всех щелей и добивает дубинками и ножами тех, кто успевает выскочить. Разъяренная потерями Национальная гвардия отвечает огнем на поражение по любому скоплению людей числом больше пяти. Малые беспилотники кружат между башен, атакуют людей с оружием. Снайперы оппозиции гибнут десятками. «Мошки» обнаруживают машины, набитые взрывчаткой, и их расстреливают до того, как они успевают нанести хоть какой-то ущерб. Мы лучше подготовлены. И это наш город. Мы берем его под полный контроль. Жители Зеркального организованы в дружины, они патрулируют свои дворы, подъезды и подвалы в сопровождении вооруженной до зубов полиции. Сдуру появившихся вне своего района латино частенько побивают до потери сознания – у всех в памяти недавние взрывы, пожары, убийства и похищения. Кровь льется рекой. Латинские кварталы окружены сплошной стеной колючих растяжек и блокпостов. Латинские кварталы превращены в гетто. Тут больше нет людей – тут только изгои. Они и были изгоями, пришлыми иностранцами, ими они и остались, только теперь у всех есть повод называть вещи своими именами и не стесняться в выборе средств и выражений. Нация возмущена и сплочена, как никогда. Английская зона испытывает небывалый экономический подъем. Заводы «Дюпон» работают на полную катушку. Челноки едва успевают перевозить продукцию на орбитальные порты. Правительство Союза Демократических планет прислало Императору меморандум, в котором выражает озабоченность эскалацией насилия на Шеридане, гибелью тысяч мирных жителей, а также экономической блокадой Латинской зоны, вследствие чего миллионам граждан грозит голод. Правительство Союза Демократических планет просит Императора разрешить ввоз в Латинскую зону гуманитарной помощи – продовольствия, удобрений и мини-заводов по производству сельхозоборудования. Правительство Союза Демократических планет выражает уверенность, что здравый смысл и вера в общечеловеческие ценности помогут Земной империи разрешить кризис. Наши попивают пиво и лениво обсуждают эти и другие новости, услышанные и увиденные по визору, по правительственному каналу. Я сижу и гадаю – откуда, на хрен, взялся это самый Союз Демократических планет, из какой задницы он вылез и почему я раньше о нем ничего не слышал? И почему бы старине Генриху просто не послать этих гуманитарно-озабоченных туда, откуда они пришли?

Я оставляю отделение на Трака. Уединяюсь в дальнем уголке холла, за кадками с широколистыми растениями, и достаю трофейный коммуникатор.

– Слушаю, офицер. – Я смотрю на напряженное лицо своей бывшей – Лоры. Она явно не может понять, кто с ней говорит.

– Лора, это Ивен, – говорю я. – Как у вас дела? Никто не пострадал?

– Ивен? – Она облегченно вздыхает. – Я тебя не узнала. Ты меня напугал. Ты что, снова в армии?

– В Корпусе, Лора. В Корпусе. Так у вас все в порядке?

– Ой, да какая разница – армия, корпус… У нас все хорошо. Полиции кругом много, наш квартал беспорядки не задели. Так, пару окон выбили. Ивен, ты так неожиданно пропал. Мари тебя вспоминала. Ходили даже слухи, что тебя посадили. У тебя все нормально?

– Были обстоятельства, теперь все хорошо. Деньги переведу в ближайшее время, – говорю я. Тема денег на содержание дочери для моей бывшей – больная тема. Сколько бы я ей ни высылал, ей всегда мало. – Ты не можешь позвать Мари?

– Сейчас позову. – Она мнется, кусает губы. Добавляет нерешительно: – Ты поосторожнее там, ладно?

Сказать, что я удивлен, – ничего не сказать. Отношения между мной и моей бывшей женой трудно назвать теплыми. Все, что было когда-то между нами (а было ли?), давно растворилось под напором ежедневной суеты. Хочу сказать какую-нибудь резкость на тему того, что, если меня убьют, Корпус выплатит пособие на содержание Мари и что волноваться за мою платежеспособность не надо. И тут же мне становится стыдно за дичь, что лезет в голову, – человек, может быть, от души беспокоится за меня, все же не чужие, а я думаю про нее черт знает что.

– Ладно, – отвечаю я, – ты тоже береги себя. Передавай привет своему Генри. У меня времени мало, зови Мари.

– Сейчас. Удачи тебе… – Она исчезает.