С 1949 по 1951 год Филби возглавлял в Вашингтоне миссию связи английской разведки с Центральным разве­дывательным управлением. Установил контакты с руковод­ством ЦРУ и ФБР, в том числе с А. Даллесом и Э. Гувером. Подробно информировал нас об акциях и планах СИС и ЦРУ, направленных против СССР.

В связи с угрозой провала в 1963 году К. Филби был нелегально вывезен через Бейрут в Советский Союз.

За большие заслуги перед нашей страной Ким Филби был награжден орденами Ленина, Красного Знамени, Отечественной войны I степени, Дружбы народов, знаком «Почетный сотрудник госбезопасности».

Ким Филби умер 11 мая 1988 года.

Рассказывать о Филби обстоятельно — трудно. Во-первых, велик страх, что образ человека-легенды, необык­новенно целостной и талантливой личности, распадется на бездарные слова, дежурные фразы. Во-вторых, о Филби написано и сказано уже столько, что самые теплые и ис­кренние слова о нем звучат порой как дежурные. А глав­ное — трудно добавить что-то новое.

Но можно. В этом меня убедила встреча с генерал-майором в отставке Виктором Будановым. Его еще не было на свете, когда Филби в 1934 году принял главное решение своей жизни, которое привело его в ряды советской раз­ведки. Виктор Георгиевич был еще слишком мал, чтобы самому работать в разведке, когда Филби слал в Центр ин­формацию, сыгравшую роль при сражении на Курской дуге. И он... слишком поздно родился, чтобы, работая в Англии, каким-то образом пересечься с Филби, когда тот находился в зените своей профессиональной карьеры, занимая вторую позицию в иерархии британской разведки СИС. Филби к тому времени находился уже в Москве. И все-таки генерал-майор Буданов—в отличие от некоторых людей, пишущих и рассказывающих о Филби, никогда не видя его, — имеет полное право сказать, что он действительно его знал. В бе­седе с автором этих строк он впервые поделился своими воспоминаниями об одном из главных героев знаменитой «кембриджской пятерки».

— Виктор Георгиевич, о Киме Филби написано и ска­зано столько, что кое-кто называет его иконой советской разведки. В том смысле, что уже создан завершенный кано­нический образ, к которому вроде бы и добавить-то нечего. На ваш взгляд, существует ли неизвестный Филби?

— Думаю, что познать человека до конца вряд ли воз­можно вообще. Тем более, если речь идет о такой неор­динарной личности, как Ким. Утверждать обратное было бы легкомыслием. У нас говорят: надо пуд соли съесть с человеком, чтобы его понять. У японцев, к примеру, свой подход: чтобы человек проявился, надо сделать его началь­ником. Говорить можно всякое и по-разному...

Мне действительно повезло, и я работал с Филби три года и три месяца—с начала 1974 года по 1977 год. И, мне кажется, достаточно глубоко познал его как личность, изучил черты его характера, мог бы достаточно точно воспроизвести его психологический портрет. Я мог ино­гда предсказать какие-то его шаги. Но это не значит, что я знал его всего.

Неизвестный Филби, думаю, есть. Вот сейчас доста­точно широко отмечается его юбилей. А знаете, что Ким не любил в мероприятиях, где фигурировал в качестве виновника торжества? Он как-то признался мне, что ему несколько странно слышать поздравления, в которых не­изменно главным становится пожелание здоровья. У нас ведь действительно в тостах без этого, как правило, не обходится. А он: «Понимаешь, Виктор, здоровье для меня, естественно, имеет значение. Но главное все-таки — ин­терес к жизни». Вот в этом — Ким.

— Один из авторов довольно размашистыми мазками описывал празднование «рядового» дня рождения Филби в кабинете ресторана «Прага». «За столом сидели в основном кагэбэпшо-партийные вожди». И ведь не просто бонзы, а «славно присосавшиеся к славе знаменитого агента». Читаешь — и создается впечатление, что люди просто решили хорошо выпить и закусить и что им как-то не осо­бо интересен человек, ради которого они, собственно, и собрались.

— Не хочу вступать в полемику по этому поводу. И вы поймете почему. Я приведу один пример. К высоким на­градам Кима Филби добавилась еще одна—орден Дружбы народов. По этому случаю Юрий Владимирович Андропов дал в его честь обед. Все происходило в очень узком кругу. Присутствовало всего пять человек, включая самого Кима, председателя КГБ и его помощника. В числе приглашен­ных был и я. Обед был устроен в служебной квартире за пределами Лубянки. Вы можете себе представить в такой обстановке нечто вроде купеческого загула? Хотя атмосфе­ра была очень теплой и, я бы сказал, доброй. Главное, что она свидетельствовала о внимании и об огромном уважении к Киму со стороны руководства Комитета. Ким ведь, между прочим, при необходимости имел возможность связаться с Андроповым напрямую.

—Не могу вообразить себе Андропова, «присосавшим­ся» к чьей-либо славе. Но как же все-таки насчет «знаме­нитого агента»? С формальной точки зрения все вроде бы верно: Филби не был кадровым офицером советской раз­ведки. Но уверен, что Филби, мягко говоря, не пришел бы в восторг, если бы при жизни кто-либо с нашей стороны назвал его агентом. А кем все-таки в структуре советской разведки он ощущал себя сам?

— Начну с того, что Ким Филби был награжден знаком «Почетный сотрудник госбезопасности». А этого звания удостаивались только кадровые сотрудники. Он сам, безусловно, ощущал себя именно советским разведчиком. Ведь он всю жизнь практически на советскую разведку положил — с 1934 года по 1963-й, когда он попал в такую ситуацию, когда его нужно было вывозить из Бейрута.

Он себя чувствовал разведчиком, так с ним обращались, так о нем писали. И копаться сейчас в этом: агент — раз­ведчик...

Чины и звания в данном, особом случае никакого зна­чения не имели. Он и там никаких званий не имел. Нет их там просто. Но он был человеком номер два в англий­ской разведке СИС (она же — МИ-6). Нашим человеком. Какие еще звания после этого нужны? Ведь он, работая на советскую разведку, достиг уровня нашего высокопо­ставленного, руководящего сотрудника. Но он, понимая это, будучи в здравом уме и памяти, ни на какие посты не претендовал. Он ощущал себя советским разведчиком, до­служившимся до пенсионного возраста. А ведь это так и было. В 1963 году ему исполнился 51 год. Но вот пенсию он получал как кадровый сотрудник. Это была очень хорошая, специальная пенсия.

— Виктор Георгиевич, скажите, он знал себе цену?

— Безусловно. Но он измерял ее не в денежном эквива­ленте. Это был человек, исполненный чувства собственного достоинства. Никто не мог наступить ему «на мозоль» и надеяться на безответность. Когда с ним или даже с его именем обращались небрежно, он вскипал. Хотя я лично могу вспомнить лишь один случай, когда с Филби произо­шло нечто подобное. При этом в ситуации не было какой-то недоброй преднамеренности по отношению к Киму. Про­сто наш товарищ, поддерживавший с Филби контакт, от неопытности перестраховался и в результате обманул его. То есть обманул он сразу двух человек. И первой жертвой этой, казалось бы, невинной лжи стал приятель Филби, со­трудник разведки дружественной тогда социалистической страны.

Тот, приехав в Советский Союз, поинтересовался: «А где Ким?» Наш ему отвечает: «Да Кима нет, он уехал». А Филби на самом деле был в это время в Москве. И вот когда он узнал об этом эпизоде, то эмоции перехлестывали через край: «Как же так? Как он мог сказать такое?» По сво­ей инициативе Филби позвонил своему коллеге, который хотел увидеться с ним в Москве, и сказал: «Ты только учти: у нас, в нашей разведке, такой человек только один. Других таких у нас нет, поверь». С одной стороны, это говорит о характере Кима, он не выносил лжи. С другой — я возвра­щаюсь к ответу на предыдущий вопрос — он не мыслил свою жизнь в отрыве от советской разведки. Он мог сказать: здесь, в Москве и т.д. Но он сказал: «У НАС».