На солнышке, до открытия банка, с лавки глядел в небеса: ветер прям снежный. Одеваться. Через проспект ее дом. Ее окна. Поменял бок – от пострадавших домов отчалило посольство: мама-дочь из санэпидстанции, Витя и Ларионов – смурные.

– Что капканы? Как убой?

– Малоэффективенно, – признали врачихи. – В капканы нейдут, отравку не тронули.

– Отраву?

Младшая прочла по бумаге:

– Бактокумарин. Три года берегли.

– Что-о? Девчонки, выложили? Бактокумарин?! – У меня вспыхнула морда. – Сейчас я вас, попарно… Сальмонеллезные – в жилой дом? Им на складе не на всяком работают! Где людям вход воспрещен. Завтра у вас собаки передохнут, а послезавтра – улица в гробах! Опечатывайте подвалы! Чтоб презервативы были при себе! – Это весело Ларионову. – А что капканами? Ни одной?

– В одном хвост, в другом – лапа. Отгрызли.

Бабье ковыляло к машине с красным крестом, и Ларионов рванулся:

– В штаб доложу!

Я сцапал его рукав.

– Опомнись. Бактокумарин за три года скис давно. Он лето не стоит. Нежный. Если и сдохнет у вас какая детка… Шучу!

Я пошел им помочь. Капканы – разве на один день? Следует приманку зарядить, капканы не настораживать. Крыса пробует: сегодня с одних капканов ест. Завтра – с других, а с первых уже – нет. Со всех привыкнет – можно мочить. Если шибко умная не попадется.

В Ленинграде чистили гостиницу «Московскую» – чердак. Приманку жрут, капкан пустой. Три дня кряду. Сели в засаду: выходит старая крыса, капкан с тылу – дерг! Он – клац! Свистнула – детки выбежали жрать приманку. Так все капканы обошла. И других научит! Мы запускали на полигоне в семью крысу, умевшую отпирать заслонку кормушки. Вся семья обучилась! Но открывать заставляли учительницу. Ленилась – кусали. Верно, сочли, новое знание обманет – тогда первым сдохнет, кто его принес. А жрали все.

Я заметил подтравленную крысу у первого подъезда.

Я пошел еле, придурки не могли понять. Переглядывались, стеснялись узнать, почему ползу.

Крыса сидела в траве, у края дорожки, горбиком средь высыхающих стеблей. Над ней базарили, пересаживались вороны. Я догадался: у нее нет лапы. Та, что вырвалась. Как мне не хотелось возиться с бактокумарином! Вышла умереть: тяжело опускала, как забулдыжный мужик, морду на грудь, трогала землю под носом левой, поочередно – правой лапой. До первой собаки. Или толпа сбежится на детский крик. Но разве можно за нее судить, где лучше сдохнуть.

– Ты, – поручил я Вите, – постой здесь. Не смотри, не мешай ей…

Он рыскал взглядом.

– Никого не подпускай.

Витя пообещал:

– Я эту падалищу! – Подхватил метлу у севшей отдохнуть бабы. И побежал. Крыса только в упор увидела что-то слепнущими от пекущей нутро боли глазами и попятилась на три плетущихся движения и запуталась в траве. Но после первого удара по хребту, пошатнувшись, все же встала на задние лапы грязной ведьмой и, прежде чем он еще ударил, повела перед собой лапками, словно пытаясь отбить, – я отвернулся. И зажмурился! Последний давящийся визг: наступили, и лопнуло! Громко получилось. Вороны собирались внизу в хоровод, вразвалку сходясь к середине.

Я мог ошибиться. И она могла просидеть час. Укусить ребенка, если бы он ударил. Как, интересно, мой капкан? Спрошу себе бушлат. Кошки кричат как-то не так. Голос непредназначенный. Хороший мальчик. Щадливая, тварь.

Ларионов выкрикнул в спину:

– Но вы-то…

Однако заняли мою лавку – старец соскребал палкой грязь с кожаных туфель, нос его имел нерусскую горбину, а лик – красно-синюшную масть, оттененную сивыми усами, сивыми космами, не сдерживавшими вылупившуюся лысину. Он вздрагивал – по лавочной спинке бацал мячом пацан. Дед качнулся:

– Ка-кой дэнь…

– Я все понял. Завтра.

Он ушаркал, разругав пацана:

– Хватыт бит! Ка-кой чаловэк сел – отдых нада. Ты не знаэшь кто? Э, да тибя пора убиват!

Мальчик обошел лавку, чеканя мяч на ноге, наподдал и – бухнул мне в морду! Бросило назад, прозвенело во лбу, и темная смятка мигнула в глазницах.

Я подхватил мяч. Разглядел его твердые кубышки, пересилив острейшее желание догнать и дать пинка.

– На.

Мальчик поймал, просиял:

– Передали: за кафе платишь завтра.

Я обедал в банке, загадывая – возьму ее после обеда? Были сторонние бабы – под столом она коленями зажимала мне руку.

– Как нас кормят… Яйцо – тухлое. В котлеты столько дряни могут насовать. А ведь не черепки – деньги плотим. – Вдруг расставила колени, нагнулась грудью к столу, красила губы до жирного, сверяясь с быстро запотевающей пудреницей, отвечая соседкам.

– Ал, свекровь твоя переехала?

– Там балкона нет. С балконом жить легче. Трусы можно сушить.

Она спровадила всех и отталкивала меня:

– Какой-то ты распутный. Тебе спортом надо заниматься. – Увертывалась, избегая моих рук, попадаясь, запыхавшись и швыркая носом, отворачивала лицо, случайно попадая на губы губами. – Ты крысу поймал? Вот и иди лови. Мы с тобой в танке не горели. – И показала язык.

Капкан она забросала землей – милая моя.

Не хочешь. Ты поняла, что начали. Меня обижает грубость. У меня нет времени – поэтому сокращаю пути. Отбила откровенное движение, но в десятую ночь ты взяла бы именно хлебную корку. Только после положенных промедлений и приседаний.

Я принес пятнадцать капканов – смерть сгущается до смешного. В молодости с одной знакомился. Нежная – поэтому познакомились. Я встретил на трамвайной остановке подчиненного дезинфектора с пакетом. Только я знал, что он везет.

Дезинфектор рассказал: нашел самочку у спущенного капкана, без царапины, но – мертвая. Видно, задела капкан, он вдарил! – умерла от страха, разрыв сердца. Дурак лепетал, я уже осматривался кругом, поняв – это обморок. А девушка уже сидела на пакете. Я шевельнуться не успел – спрыгнула и, извиваясь меж ног, юркнула в переулок.

Я ее отыскал. Она тоже не хотела, долго возились, нельзя описать, когда и ночью ты с ней, оставаясь один, когда вдалеке проходит осень, тоже осень. Как и многих, ее подкосило одиночество. Тяжело вдвоем: смерть и ты. Она очень мужественно терпела, все понимала. Всегда меня видела. Совсем не верила. Вот тогда я пустил к ней друга. Подавленного, неспособного загрызть раба, но – живого, тепло рядом, мог чесать спину – готовый друг, я приготовил его прежде. Я приучил его есть кашу. Нужную мне кашу. Он всегда смело к такой каше подходил. И она за ним – подошла. Когда подыхала, подползла и укусила его в хвост.

А тебя… Старый называет такой способ «шахматы», я называю «квадратно-гнездовой». Смотри: капканы ставятся в три ряда, уступами, образуя сплошную стену. Обойти невозможно. Тебе надо ходить точить зубы, лизать росу на ржавой трубе. Искать жрать. Пойдешь…