из дверей отворилась, выпуская наружу бухое тело. Мужик скользнул по лестнице вниз, а последние две ступени проскользил на жопе, как на санях. Спина изогнулась, ноги выпрямились, а руки скрючило, словно его застиг инсульт. Скучавшие под тенью козырька бухарики подхватили подмышки подкатившее к ним тело и начали громко угорать!

Нужно срочно отлить! В таких гадюшниках всегда есть туалеты…

К этому моменту мой мочевой пузырь резало так, что я уже готов был обоссать себе штаны. Не удивлюсь, если проходя мимо шатающейся троицы, учую характерный аромат мочи, что свойственен такой породе людей. Сколько не тряси, а пол литра в трусы. И на штаны. И вот мне совсем не хочется благоухать как эти потные проходимцы!

Терплю…

Я подбегаю к деревянной лестнице на шесть ступеней. Хватаюсь за перилу, ветхую, шатающуюся из стороны в сторону как эта троица. Поднимаюсь. Кстати, когда я поднимался по лестнице, один из них пристально на меня смотрел. Даже разинул рот, и уже пытался что-то крикнуть мне вслед, но смог лишь зычно рыгнуть. Потом зашатался, и если бы не его друзья, ебнулся бы на камни. Пиздец там опасное место, можно и голову проломить!

Тяжеленная дверь не сразу мне поддалась. Но на второй раз, когда я точно рассчитал силы, всё прошло по маслу. Только я переступил порог, как на меня накинулся запах кислой мочи и пота. Столь мерзкий запах может говорить только об одном — народ бухает тут давно. Я попал по адресу. Наконец то нормальный бар! Не хватает только витающего над столами густого столба никотина, но это “природное” явление уже редко где встретишь.

Бары нынче детские пошли. Внутри кислород пропитан запахом лаванды и сортирным освежителем воздуха. Но тут другое! Тут по классике золотых двухтысячных, когда к словам интеллигентных людей не то чтобы прислушивались, а их просто посылали нахуй! Люди идут после работы отдохнуть, а не бабский цирк устраивать, распивая французике вина пятилетней выдержки! Только пиво, крепкие самокрутки, и разговоры с мужиками, отвлекающие тебя от самых мерзких тем твоей жалкой жизни.

Несмотря на утро и на солнце, палящее на всю деревню, внутри царил полумрак. Окна на боковых стенах закрыты ставнями, и свет тут еле-еле откидывали догорающие свечи, плачущие на пол возком. Держась на толстых верёвках, с потолка свисали две огромные люстры, напоминающие кресты. На каждом конце по свече, но от них толку никакого — коптят потолок в пустую. Мрачный дизайн, напоминает склеп!

Относительно тихо. Посетителей почти нет. Лишь спор мужской компании был слышен в дальнем углу трактира.

Мочевой пузырь потянул меня вперёд, вдоль пустых столов. Дойдя до середины, я вижу у дальней стены что-то с трудом напоминающее барную стойку, а справа от неё — дверь. Чем глубже я захожу, тем отчётливее слышатся пьяные мужские разговоры ни о чём.

— Давайте, — говорит один из мужиков, вставая из-за стола, — выпь… — тут он смачно икает, — выпьем за Томаса!

— Выпьем! — громко подхватывают сидящие напротив мужики.

Они все привстают. Тянуться друг к другу глиняными кружками, чуть не заваливаясь через лавочку на спины. Чокаются. Запрокидывают головы и заливают глотки.

— Томас был отличным мужиком! — снова говори он, икая через раз. — Он был нам как брат! Слышите… Как брат! А я даже похоронить его не могу!

Он громко бухает кружкой о стол. Опирается на две руки, и, шатаясь, продолжает:

— Но ничего, бляха! НИ-ЧЕ-ГО!

Я продолжаю тихо углубляться, приближаясь к барной стойке. Уже рукой подать! Я уверен, за той дверь туалет! Столь очевидный факт понятен моему мочевому пузырю, от чего становиться еще больнее! Надеюсь, за этой дверью меня будет ждать приличный сральник. Понимаю, что унитаз здесь я не увижу, но когда так припирает — и дырка в полу покажется прекрасным дизайнерским решением!

— Я уверен, — всё никак он не угомонится, — что никакие животные в лесу его не жрали, как нам пытаются это преподнести! Не верю! — и снова икает, уже усевшись на деревянную лавочку. — Руками Томаса можно было любого волка задушить!

И тут все ему поддакивают:

— Да! Любого!

— Он мог с медведем сразиться на равных!

Снова все ему поддакивают:

— Да! Мог!

— У него ручища были вот такие… — он подносит свои ладони к лицу, кладёт одну на другу, делая из них одну большую десятипалую, затем резко подрывается и, сидящему напротив мужику, кладёт её на лицо. — Вот такая огромная у него была ладно! — продолжает распинаться, тряся голову соседа.

Сосед неуклюже отмахивается, неправильно рассчитывает замах, и падает с лавочки на пол.

Мужики разразились хохотам, но быстро заткнулись, услышав громкий удар кулаком о стол.

— Это та дрянная девчонка его погубила! — говорит всё тот же мужикан. — Только она умеет разговаривать с животными!

Пьяные бредни. Обсудить больше нечего? Есть столько приятных тем: бабы, футбол, оружие! Наконец — политика мировых держав!

— Купрос, успокойся, — говорит ему сосед по левую руку, — Ей не зачем было его убивать!

— Бедная животинка от голода обезумела в лесу, — подсказывает ему сосед по правую руку, — ни кто её не направлял!

— Животное хоть что-нибудь да оставит! Голову, кости, кишки! — пытается доказать свою правоту икающий мужик, — А мы только грязное шмотьё нашли! Она! Это она на него натравила своих тварей! Заставила их схватить его и утащить! Закопать под землю!

— Не нагнетай, — отвечает ему сосед напротив, — Так случилось. Девчонка тут не причем! Она нам помогает…

— Она всем жаловалась, что Томас ей не нравится! Мол, он её трогал, принуждал к близости! Бред!

— Вот именно — что это бред! С голодухи лесная тварь его утащила, больше некому!

— Так чего мы сидим? — икота успокоилась. Он резко подрывается из-за стола, окидывает всех взглядом. — Быстро вставайте и бегом в лес, искать тварину!

— Да сиди ты уже! В таком виде тебя даже этот пацан уделает! — и все друг повернули головы в мою сторону.

Поравнявшись с ними, я замер. Пацан? Это он меня имел в виду? Я посмотрел в их сторону.

Ну, вот зачем я это сделал? Надо было идти себе дальше, не обращать внимание!