Женщиной-эрудитом оказалась Кара. Старшая сестра Уилла.

Вздохнув, я скидываю куртку и оглядываю плечо. На коже – металлический диск, размером с ноготь мизинца. От него расходятся в стороны синие полоски, будто кто-то впрыснул мне под кожу синюю краску. Нахмурившись, я пытаюсь отодрать его и чувствую острую боль.

Стиснув зубы, я вставляю туда лезвие ножа и поддеваю. У меня вырывается крик, но я держусь. На мгновение в глазах темнеет. Я продолжаю отковыривать пластинку изо всех сил, пока она не поднимается над кожей настолько, что я могу схватить ее пальцами. Под диском оказывается игла.

Меня мутит. Ухватившись покрепче, я изо всех сил дергаю. Острие выходит. Оно длиной с мизинец и покрыто моей кровью. Не обращая внимания на стекающую по руке кровь, поднимаю диск к лампе над раковиной.

Значит, нас чем-то обкололи. Ядом? Взрывчаткой?

Я трясу головой. Если бы они хотели убить нас, когда большинство было без сознания, они бы просто всех перестреляли. Они вкололи это с другой целью.

Кто-то стучит в дверь. Не понимаю, почему. Я же в общественном туалете, в конце концов.

– Трис, ты тут? – слышу я приглушенный голос Юрайи.

– Ага, – отвечаю я.

Юрайя выглядит лучше, чем час назад. Смыл кровь со рта и перестал быть бледным. Внезапно я поражаюсь тому, насколько он хорош собой. У него пропорциональное тело и черты лица, живые темные глаза и кожа с бронзовым отливом. Наверное, он всегда был симпатичным, поскольку в его возрасте мальчишки так нагло улыбаются, только если знают себе цену.

Совсем не такая, как у Тобиаса. Его улыбка всегда имеет оттенок застенчивости, будто он удивлен, что ты вообще на него посмотрела.

У меня болит горло. Я кладу диск на край раковины.

Юрайя переводит взгляд с меня на иглу, потом на мое плечо.

– Сильно? – спрашивает он.

– Не особенно, – отвечаю я. Беру бумажное полотенце и стираю кровь с руки. – Как остальные?

– Марлен сыплет шутками, как обычно, – рассказывает Юрайя, улыбаясь еще шире, и у него появляются ямочки на щеках. – Линн ворчит. Погоди-ка, что ты вытащила? – спрашивает он, показывая на иглу. – Боже, Трис, у тебя что, нервных окончаний нет?

– Думаю, надо перевязать.

– Да? – качая головой, переспрашивает Юрайя. – Тебе бы к лицу лед приложить. Все уже очнулись, и вокруг сумасшедший дом.

Я касаюсь челюсти. На ней опухоль, там, где Эрик стукнул меня пистолетом. Надо помазать мазью, чтобы синяка не было.

– Эрик мертв? – спрашиваю я. Не знаю, какой ответ я хочу услышать, «да» или «нет».

– Нет. Правдолюбы решили оказать ему медицинскую помощь, – мрачнеет Юрайя. – Что-то там насчет уважительного обращения с пленными. Кан уже допрашивает его лично. Нас туда не пустили. Чтобы не создавать беспорядка и все такое.

Я хмыкаю.

– Ага. По-любому, никто ничего не понял, – он опирается на раковину, стоя рядом со мной. – Зачем вламываться через главный вход и стрелять этими штуковинами, чтобы нас просто вырубило? Почему бы им не убить нас сразу?

– Не знаю, – отвечаю я. – Единственное, что могу предположить – им надо было выяснить, кто из нас – дивергенты, а кто – нет. Но это не может быть единственной причиной.

– Но почему они сделали это сейчас? В смысле сначала они попытались создать армию, с помощью контроля сознания, но теперь? Не вижу смысла.

Прижимая бумажное полотенце к руке, я хмурюсь. Он прав. У Джанин уже есть армия. Зачем уничтожать дивергентов?

– Джанин не хочет просто всех убить, – медленно объясняю я. – Она считает, что это нелогично. Если не будет фракций, общество перестанет функционировать. В каждой фракции людей учат выполнять определенные задачи. Она хочет всех контролировать.

Я смотрю в зеркало на свое отражение. На челюсти отек, на коже отметины от ногтей. Некрасиво.

– Видимо, она планирует очередную симуляцию, – продолжаю я. – Такую, как и раньше, но ей нужна гарантия того, что человек либо подчинится, либо будет мертв.

– Но ведь симуляция продолжается определенное время, – рассуждает Юрайя. – Она бесполезна, если ты не собираешься достичь определенной цели прямо сейчас.

– Правильно, – вздыхаю я. – И я не знаю.

Я беру в руку иглу.

– И что это такое? Если очередной укол для симуляции, он одноразовый. Зачем же стрелять такими штуками во всех? Просто чтобы мы потеряли сознание? Никакой логики.

– Не понимаю, Трис, но сейчас нам надо что-то делать в огромном здании, переполненном перепуганными людьми. Пошли, сделаем тебе перевязку.

Он замолкает.

– Не сделаешь одолжения? – спрашивает он после паузы.

– Какое?

– Не говори никому, что я дивергент.

Он прикусывает губу.

– Шона – моя подруга, и я не хочу, чтобы она начала бояться меня.

– Конечно, – с трудом улыбаясь, отвечаю я. – Оставлю при себе.

Я не сплю всю ночь, вытаскивая иглы из людей. Через пару часов я перестаю тратить время на любезности и просто дергаю изо всех сил.

Узнаю, что мальчика-правдолюба, которого Эрик застрелил в упор, звали Бобби. Сам Эрик в стабильном состоянии, и из сотен людей в «Супермаркете Безжалостности» лишь порядка восьмидесяти избежали укола. Из них семьдесят лихачей, в том числе – Кристина. Я гадаю, что же это за иглы, сыворотка симуляции и все остальное, пытаясь думать на манер наших врагов.

Утром, закончив работу по вытаскиваю игл, я бреду в кафетерий, потирая глаза руками. Джек Кан объявил, что в полдень будет собрание, так что, возможно, после еды мне удастся нормально вздремнуть.

Ко мне подбегает Калеб. Осторожно обнимает меня. Я вздыхаю с облегчением. Я уже думала, что помощь брата мне никогда не понадобится, но, видимо, такого не случится. Я на мгновение расслабляюсь, и тут вижу за плечом Калеба – Тобиаса.

– Ты в порядке? – брат оглядывает меня. – У тебя подбородок опух…

– Ничего особенного, – отвечаю я. – Просто отек.

– Я слышал, они нашли несколько дивергентов и принялись их расстреливать. Слава богу, тебя там не было.

– На самом деле, меня тоже нашли. Но убили только одного, – тру переносицу, чтобы избавиться от головной боли. – Но я в порядке. Когда ты сюда пришел?

– Минут десять назад. Вместе с Маркусом, – объясняет он. – Как единственный наш законный представитель, он счел своим долгом находиться здесь. Мы узнали о нападении час назад. Один из бесфракционников увидел, как лихачи вломились в здание, но эти новости дошли не сразу.

– Маркус жив? – удивляюсь я. Мы не видели его гибели, когда бежали из района Товарищества, но я думала, что он точно мертв. А теперь я, наверное, разочарована, поскольку ненавижу Маркуса за его обращение с Тобиасом? Или чувствую облегчение, поскольку последний из лидеров Альтруизма еще жив? А можно ли чувствовать и то и другое одновременно?