— Среди членов International Society for Philosophical Enquiry[39]у нас тоже есть союзник.

— Отлично. Затем пройдитесь по всем деловым объединениям, которые особенно к нам благосклонны: Совету по международным отношениям, Бильдербергскому клубу, Трехсторонней комиссии, Богемскому клубу, Римскому клубу и, разумеется, «Blue Anthill».[40]Ну а из тех, кто особенно нам близок, стоит рассчитывать на «Stella Matutina»,[41]Теософское общество и, конечно, наших друзей из Коллеж де Франс…

— Все предусмотрено, и мы уже этим занимаемся. Как говорят масоны, речами земля полнится.[42]Если желаете, мы обратимся к нашим связям среди масонских мастерских высших степеней.

Вэлдон пожал плечами:

— Друг мой, масоны давно сошли с дистанции. Стремясь во что бы то ни стало вести двойную игру, они проигрались в пух и прах: теперь им никто не верит ни в политических, ни в эзотерических кругах. Хотя, если вы обратились к ним, это не беда… А впрочем, пусть предаются своим гуманистическим мечтаниям.

Никто не решился ему возразить.

— Что же касается других, более узких сообществ, я, конечно, возьму на себя INF[43]и Менсу.[44]

Все согласно кивнули.

— Ладно. До меня дошли слухи, что кое-кто из членов распущенного братства «Врил» сейчас создает новую группу. Какое место они займут? Есть ли у нас надежда убедить их участвовать в реальных научных исследованиях? Теперь, когда мы избавились от Крона, было бы неплохо заполучить те огромные ресурсы, которыми пользовалась его группа.

— Я этим как раз занимаюсь, — заявил один из его собеседников.

— Великолепно. Не стану вас больше задерживать. До Европы путь неблизкий. Вы знаете, что вам предстоит еще сделать. Я хочу, чтобы все посвященные знали: «Summa Perfectionis» приблизилась к финальной стадии и ей вот-вот откроется «Secretum Secretorum».[45]А поскольку вы занимаете различное положение на всех уровнях сложной эзотерической среды, я уверен, что вас станут слушать и вы будете услышаны. Друзья мои, да хранит нас монада!

Около полудня Маккензи был на площади, куда выходит улица Турнель, прямо напротив «Пасс-Мюрай». Он встал в стороне, прислонившись к воротам, и вздохнул, глядя на зеленый фасад книжного магазина на другой стороне маленькой площади.

Ари не приходил сюда вот уже несколько недель. Если честно, он заставлял себя держаться подальше, зная, что ничего хорошего из этого не выйдет. А еще он знал, что сегодняшний приход не станет исключением. Возможно, потребность видеть ее мучила его сильнее, чем в другие дни.

Огромное огненное августовское солнце затопило все пространство, заставляя прохожих без очков хмуриться и наклонять голову. Сверкающий квартал Бастилии встречал летних туристов с распростертыми объятиями. В окнах отражались ослепительные всполохи светила в зените. Было жарко и душно. Вокруг царило оживление, все было открыто, шумело и переливалось разными красками. Но внимание Ари было сосредоточено на одной точке. На одной двери.

И вскоре Лола показалась на пороге книжного магазина. В тот же миг у Ари перехватило горло, по спине пробежала дрожь. Он стиснул кулаки, глядя, как она расставляет на стенде почтовые открытки.

В светлых джинсах и бирюзовом топике, открывавшем мускулистый живот, она показалась ему такой же красивой, как и всегда. Ну разумеется. Разумеется.

Оттуда, где он стоял, Ари не мог различить ее черты. Но он знал их наизусть, и воображение рисовало ему их одну за другой. Так часто его руки касались изгибов ее обнаженного тела, лежавшего подле него, что он мог воссоздать, вылепить ее с закрытыми глазами. Задорный носик, детские ямочки на щеках, так украшавшие ее улыбку, тонко очерченный рот, чей вкус он все еще ощущал на своих губах. Большие голубые глаза, жадно смотревшие на мир. Стальной пирсинг на кончике языка, то и дело мелькавший у нее во рту. Мягкие волны темных волос, в которых так часто блуждали его пальцы. Нежные и крепкие маленькие груди, изящные бедра… Ему почудился запах духов, заключенный в подаренной Лолой шкатулке. И даже показалось, что он слышит ее прекрасный хрипловатый голос.

— Ну я и придурок, — пробормотал он себе под нос.

Он сжал челюсти. Мысль прийти сюда оказалась самой дурацкой и нелепой на свете. И к тому же самой разрушительной. К чему размахивать перед глазами предметом желания, которое уже никогда и ничем не утолить?

Он собирался уходить, когда его взгляд вновь остановился на лице Лолы.

Что-то в нем было не так. Он прищурился, словно пытаясь что-то разглядеть, и вдруг понял: она без очков. Без своих продолговатых прямоугольных очков, придававших ей немного лукавый вид.

Не могла же она их забыть.

И тут ему почудилось, что молодая женщина тоже на него смотрит. Машинально он отступил назад и прижался к тяжелым воротам у себя за спиной. Выждав несколько секунд, он пошел прочь, невольно чувствуя себя полным идиотом.

Он терпеть не мог ту жалость, которую испытывал к себе в такие минуты. Не выносил ощущать в себе ту слабость, ту уязвимость, которая казалась ему смехотворной в других. А главное, он спрашивал себя, затянется ли когда-нибудь его рана. И знал, что на самом деле этому не бывать. Конечно, он научится жить со своей болью, укрощать ее. Но от этого она не пройдет. Не все способны быстро залечивать свои раны. Бывают и такие, чьи раны никогда не заживают, а лишь накапливаются всю жизнь, одна за другой, и под конец вся их душа кровоточит. Таким был Маккензи. Из тех, кого вечно грызет неизбывное, растущее изо дня в день сожаление.

Ари спрятал глаза за темными очками и через две улицы сел в свой старый английский кабриолет. Направил открытую зеленую машину по улице Сент-Антуан и включил радио. Из динамиков вырвалось бешеное соло Джимми Пейджа, поддерживаемое безудержной дробью Джона Бонэма. Маккензи стиснул руль и воспользовался тем, что улица была пустынной, чтобы побаловаться с акселератором. Словно ветер, со всех сторон врывавшийся в салон, мог унести с собой терзавшие его мрачные мысли.

Он пообещал Кшиштофу как можно скорее подъехать к нему домой. Похоже, ночью поляку здорово досталось от очередных грабителей. События развивались стремительно, и пора было продумать план действий.