Позади осталось живописное, плодородное высокогорье, прекрасно орошенное и, за исключением долин, не заросшее кустарником, и к вечеру второго дня мы прибыли в город Беза. Он располагался на обширной равнине, опоясанной невысокими холмами и возделанными полями, очень красивыми: пришла пора собирать кукурузу и другие зерновые. Город был неплохо укреплен – его обнесли неприступным деревянным палисадом, по обе стороны которого посадили опунцию и другие кактусы.

Внутри палисада город делился на кварталы, населенные представителями различных ремесел. Так, один квартал назывался Кузнечным, второй – Военным, третий – Земледельческим, четвертый – Кожевенным и так далее. Король с гаремом и свитой жил у северных ворот, а перед ними в полукруге хижин лежал пустырь, куда при необходимости загоняли скот. Во время нашего пребывания в городе на пустыре кипела торговля и обучались воины.

Мы вошли в этот город, вероятно многонаселенный, через южные ворота, сложенные из крепких бревен. Солнце уже садилось, когда мы добрели до гостевых хижин в конце центральной улицы, на которую высыпали местные жители, решившие на нас посмотреть. Хижины располагались в Военном квартале. Забор сулил гостям уединение.

Вежливые по натуре, мазиту встретили нас молчанием. Мне казалось, они смотрят на нас со страхом, смешанным с любопытством. Воины салютовали нам копьями. Хижины, в которые нас привел Бабемба, наш новоиспеченный друг, удивляли чистотой и уютом. Все наше имущество, включая ружья, отобранные у невольников перед их бегством, сложили в одной из хижин и выставили там охранника. Ослов привязали к забору, по другую сторону которого тоже появился вооруженный охранник.

– Разве мы пленники? – спросил я Бабембу.

– Король охраняет своих гостей, – загадочно ответил тот. – Не угодно ли белым господам что-нибудь передать королю? Я увижу его сегодня вечером.

– Да, – ответил я. – Передай королю, что мы братья того, кто около года тому назад вырезал ему опухоль. С тем человеком мы условились здесь встретиться. Я говорю о белом господине с длинной бородой, которого вы, туземцы, зовете Догитой.

Бабемба встрепенулся:

– Вы братья Догиты? Что же вы прежде не упоминали его имени? Когда вы должны с ним здесь встретиться? Знайте, для нас Догита – великий человек, ибо с ним одним наш великий король Бауси вступил в кровное братство. Для мазиту Догита то же, что и король.

– Бабемба, мы не упоминали о нем потому, что не говорим обо всем сразу. Что касается того, когда мы должны встретиться, то я не знаю этого. Знаю лишь то, что Догита сюда придет.

– Да, господин Макумазан, но когда, когда? Король захочет это знать, и вы должны ответить. Господин, – прибавил он, понизив голос, – вы в опасности, у вас здесь много врагов… Наши земли закрыты для белых людей. Если хочешь спастись, завтра сообщи королю, что Догита, которого он очень любит, придет сюда, чтобы поручиться за вас. Надо, чтобы он явился поскорее, и в тот день, который ты укажешь, иначе твой брат Догита может не застать тебя в живых. Все это я сказал тебе как друг. Остальное зависит от тебя.

Бабемба встал и, не проронив больше ни слова, вышел через дверь хижины и ворота ограды мимо часового, который отступил в сторону, чтобы дать ему дорогу. Я тоже поднялся с табуретки, на которой сидел, и в ярости зашагал по хижине.

– Понятно, что сказал этот старый дурак? – воскликнул я, обращаясь к Стивену (боюсь, прозвучало словцо покрепче). – Он сказал, что мы должны точно указать день, когда в город Беза явится другой старый дурак – Брат Джон. В противном случае дикари нам перережут глотки, как и собирались изначально.

– Положение незавидное, – заметил Стивен. – В город Беза не ходят поезда-экспрессы, да если бы и ходили, мы не поручились бы, что на одном из них приедет Брат Джон. Он ведь впрямь существует? А то очень похоже на имя нарицательное…

– Конечно существует, точнее, существовал. Ну почему этот осел не дождался нас в Дурбане, а удрал на север страны зулусов, чтобы ловить бабочек и сломать там ногу или, чего доброго, шею.

– Трудно сказать. Порой в собственных поступках не разберешься, а тут Брат Джон.

Мы снова плюхнулись на табуретки и уставились друг на друга. Тут в хижину прокрался Ханс и сел на землю перед нами. Дверь имелась, он мог просто войти, но, неизвестно почему, вполз на животе.

– Чего тебе надо, уродливая жаба? – злобно спросил я.

Ханс действительно напоминал жабу, складки кожи на подбородке тряслись совсем по-жабьи.

– У бааса неприятности? – спросил он.

– Полагаю, да, – ответил я. – Тебе тоже наверняка неприятно будет корчиться на конце копья мазиту.

– У мазиту широкие копья, они делают большие дыры, – заметил Ханс, и я в ответ встал, чтобы вышвырнуть его из хижины, ибо мне было противно слушать его изречения. – Баас, – продолжал он, – в этой хижине есть дыра, через которую слышно все, если лежать у стены, притворяясь спящим. Я слышал разговор бааса с этим одноглазым дикарем и баасом Стивеном.

– И что с того, маленькая змея?

– Чтобы нам не погибнуть в этом месте, откуда нет спасения, баас должен точно узнать день и час, когда прибудет Догита.

– Эй, желтый идиот, если ты снова начинаешь свои… – И я осекся, решив, что лучше выслушать Ханса до конца, нежели срывать на нем раздражение.

– Мавово – великий колдун, баас. Его змея – самая сильная во всей стране зулусов, за исключением змеи его учителя, старого раба Зикали. Он говорил, что Догита лежит где-то со сломанной ногой, но придет сюда встретиться с баасом. Мавово наверняка скажет и о том, когда придет Догита. Я сам спросил бы об этом Мавово, да он не заставит свою змею работать для меня. Поэтому пусть лучше баас его спросит. Вдруг Мавово забудет, что баас смеялся над его гаданием?

– Ну конечно! – воскликнул я. – Где гарантии, что рассказы Мавово о Догите не вздор?

Ханс изумленно на меня уставился:

– История Мавово – вздор?! Змея Мавово солгала? Ох, баас смотрит на дело слишком по-христиански. Конечно, благодарение отцу бааса, я тоже христианин, но не настолько, чтобы не отличить хорошее гадание от плохого. Змея Мавово лгунья? И это после того, как похоронен первый из охотников, которым в Дурбане перья предсказали смерть? – Ханс захихикал, а потом добавил: – Расклад такой: либо баас спрашивает Мавово, вежливо спрашивает, либо нас убьют. Я-то не против, новую жизнь в другом мире начну с удовольствием. Но пусть баас представит, какой шум поднимет Сэм. – С этими словами Ханс выскользнул из хижины.

– Ну и положение! – пожаловался я Стивену. – Я, белый человек, понимающий, что кафрское гадание чистый вздор, должен просить дикаря сообщить мне то, чего он знать не может! Это унизительно! Пусть меня повесят, если я сделаю это!

– Сделаете вы это или нет – вас все равно повесят, – проговорил Стивен, мило улыбаясь. – Но, старина, почему вы так уверены, что все это вздор? Сколько чудес вздором не были? Раз чудеса существуют, почему бы им не существовать теперь? Я знаю, что вы мне на это возразите, потому дальше спорить бесполезно. Однако я не так горд, как вы. Я попробую смягчить каменное сердце Мавово – мы с ним почти приятели – и уговорю его раскрыть книгу оккультной мудрости, – пообещал Стивен и вышел.