Вскоре после того, как он объявил о «невидимой радиации, испускаемой солями урана», несколько уважаемых ученых указали, что то же самое открытие с тем же самым минералом и фактически тем же самым методом было сделано сорока годами ранее Абелем Ньепсом и результаты изданы в том же самом журнале. Но реакции со стороны Беккереля не последовало. Очевидно, историю науки следует отделять от истории Нобелевской премии[97].

Картина поиска различного вида излучений была бы неполной, если не рассказать об удивительном «открытии», будоражившем общество в начале прошлого века. Поздней осенью 1903 года профессор Р. Блондло[98], глава Физического отделения в университете в Нанси, член Французской академии, широко известный исследователь, провозгласил открытие новых лучей, которые он назвал N-лучами (в честь Нанси, где он работал), со свойствами, далеко превосходящими лучи Рентгена.

Открытие Блондло не прошло незамеченным. Его пропагандировали десятки исследователей. Уже была известна радиоактивность, и поэтому сообщение Блондло с доверием восприняли многие видные исследователи, в том числе и сын Антуана Анри Беккереля — Жан. Жан Беккерель даже утверждал, что N-лучи можно передавать по проводу, так же, как свет передается по изогнутой стеклянной палочке благодаря внутреннему отражению. В десятках лабораторий занялись изучением N-лучей. Биологи, физиологи, психологи, химики, ботаники и геологи присоединились к этой веселой компании. «Обнаружилось», что N-лучи испускаются растущими растениями, овощами и даже трупами. Сильные N-лучи испускал колеблющийся камертон. Коллега Блондло по университету Нанси, профессор физики Шарпантье нашел, что под их влиянием обостряются слух, обоняние и зрение.

Блондло экспериментировал с нагретой платиновой проволокой, помещенной внутрь железной трубки, в которой было вырезано окошко; и вот через это окошко, хотя оно и было закрыто алюминиевой заслонкой, проходили какие-то лучи. Но лучше всего обнаруженный Блондло эффект проиллюстрировать опытом с кирпичом. Блондло заворачивал кирпич в черную бумагу и оставлял на улице, где лучи солнца, проходя через бумагу, попадали в кирпич. При этом кирпич, по утверждению Блондло, запасался N-лучами. Принесенный в лабораторию, кирпич помещался вблизи бумажного экрана, и освещенность экрана увеличивалась — пусть и не очень сильно. Чтобы увидеть это, утверждал Блондло, требуется тренировка. Смотрите в сторону, советовал он, и очень скоро вы сможете определять в зависимости от того, как освещен клочок бумаги, есть ли N-лучи или их нет. Блондло обнаружил, что N-лучи могут накапливаться в различных предметах. Он установил также, что они проходят не только через алюминий, но и через черную бумагу[99].

Двадцать статей напасал Шарпантье, десять — Ж. Беккерель. Около ста статей о N-лучах были опубликованы в журнале «Comptes Rendus» в первой половине 1904 года[100]. N-лучи поляризовали, намагничивали, гипнотизировали и вообще проделывали с ними все опыты, какие только можно было выдумать по аналогии со светом, но все явления почему-то наблюдали только французы. Историк науки Роберт Лагеманн, автор книги «Новый свет на старые лучи» отмечает, что увлечение французских ученых N-лучами напоминало массовое помешательство.

Услышав об опытах Блондло, во Францию поехал знаменитый Р. Вуд[101]. Ко времени его приезда Блондло пользовался большой алюминиевой призмой и катодом Нернста, расположенным в гильзе с двумя маленькими щелями, шириной около двух миллиметров каждая. Получающийся луч падал на призму и преломлялся. Блондло мерил при этом коэффициент преломления с точностью до трех значащих цифр. Он выяснил, что его луч не является монохроматическим, что в N-лучах имеется несколько различных составляющих, и для каждой из них он определил показатель преломления. Он мог измерить три или четыре показателя преломления, и каждый с точностью до двух или трех значащих цифр. В присутствии Вуда он повторил некоторые из своих измерений, демонстрируя, с какой точностью они воспроизводятся, и все это в темной комнате.

Это продолжалось довольно долго. Вуд убедился в том, что Блондло очень тщательно проверяет все результаты, измеряя положение маленького кусочка бумаги с точностью до десятой миллиметра, хотя сама щель была шириной в два миллиметра. Вуд заинтересовался этим обстоятельством. Он сказал: «Как же это может быть с точки зрения простой оптики, чтобы с помощью щели шириной в два миллиметра удавалось получить настолько тонкий луч, что его положение можно определять с точностью до десятой миллиметра?»

Блондло объяснил: «Это — одно из самых удивительных свойств лучей. Они не подчиняются обычным законам физики в том виде, как мы их понимаем. Эти лучи нужно рассматривать сами по себе. Для них нужно открыть их собственные законы»[102].

Вуд все это выслушал и попросил Блондло повторить некоторые из измерений. А сам, воспользовавшись темнотой в комнате, спрятал призму в карман. Но это не помешало Блондло получить в точности такие же результаты, что и раньше. Позднее Вуд поступил довольно безжалостно, опубликовав рассказ об этом.

Роберт Вуд побывал в лаборатории Блондло очень некстати: французскому ученому как раз собирались выдать медаль и денежную премию в 20 000 франков на ежегодном заседании академии. Впрочем, премию Блондло все-таки вручили, но не за N-лучи, а «за долголетние труды в науке». Но Блондло все равно пребывал в расстроенных чувствах; вся эта история так подействовала на него, что в конце концов привела к сумасшествию и преждевременной смерти.

Но что же все-таки произошло, неужели Блондло и все его последователи были мистификаторами и обманщиками? Безусловно, нет. Коллеги отзывались о профессоре Блондло как о весьма порядочном человеке и серьезном ученом. Да и многие из тех, кто «видел» открытые им лучи, тоже, несомненно, были людьми честными — например, упомянутый Жан Беккерель. Но тут надо вспомнить о «фоне», на котором появилась «открытие» Блондло. Это было время, когда после ошеломляющего открытия Рентгеном Х-лучей все физики бросились на поиски невидимых излучений. И вот, желая не отстать от своих коллег, Блондло принял желаемое за действительное. Работая на пределе чувствительности глаза, он, видимо, принял за физический эффект ее естественные колебания, то есть, образно говоря, «наблюдал воображаемые лучи мысленным взором». Ну а на его многочисленных последователей давил авторитет статьи профессора в академическом журнале. Не такое уж редкое в научной среде явление.