Джон был умным. Он учился лучше всех из парней, а я – лучше всех из девчонок. Мы оба посещали продвинутые уроки для отличников. Больше всего он любил историю и всегда читал все, что задавали, но был хорош и в математике, и в физике с химией. Уверена, это не изменилось.

Если Питер вырос последним из парней в нашем классе, то Джон был первым. Мне нравились его золотистые волосы, светлые и солнечные, как початки молодой кукурузы. Он был невинный и розовощекий, как мальчишка, который никогда не попадал в неприятности, и все соседские домохозяйки были от него без ума. Он производил на них особенный эффект. И это делало его идеальным партнером по преступлению. Они с Питером всегда безобразничали вместе. Джон был умным и выдавал великие идеи, но слишком скромничал. Он не любил говорить, потому что заикался.

Джону нравилось быть мозгом операции, тогда как Питер хотел быть звездой. Поэтому как почести, так и наказания всегда доставались Питеру, ведь тот был проказником, а такого ангелочка, как Джон Амброуз Макларен, невозможно было в чем-то обвинить. Да и винить их было сложно. Люди очарованы красивыми мальчиками. В качестве наказания красивых мальчиков снисходительно треплют по голове и восклицают: «Ох, Питер!», их даже по запястью не шлепнут. Наша учительница английского, мисс Хольт, называла их «Бутч Кэссиди и Сандэнс Кид», о которых никто из нас даже не слышал. Питер уговорил ее показать нам фильм на уроке, а потом они весь год спорили о том, кто из них Бутч, а кто – Сандэнс Кид, хотя для всех это было очевидно.

Могу поспорить, что по Джону сохнут все девчонки в его школе. Когда я увидела его на Модели ООН, он держался так уверенно, сидел с прямой спиной, расправив плечи, и был чрезвычайно сосредоточен. Если бы я училась с ним в одной школе, то была бы президентом его фан-клуба. Я бы взяла бинокль, запаслась зерновыми батончиками и разбила лагерь у его шкафчика. Я бы запомнила его расписание, знала бы наизусть, что он ест на обед. Интересно, он еще любит двухэтажный сэндвич с арахисовой пастой и джемом на цельнозерновом хлебе? Я столько всего о нем не знаю.

Из моих грез меня выдергивает доносящийся с улицы гудок машины. Питер! Под этот звук я виновато подпрыгиваю. Мой первый импульс – спрятать письмо, засунуть его подальше в коробку из-под шляпы и никогда о нем больше не думать. Но потом я решаю, что это было бы безумием. Разумеется, я напишу ответ Джону Амброузу Макларену. Было бы грубо этого не сделать.

Поэтому я кладу письмо в сумку, надеваю белый пуховик и бегу на улицу, к машине Питера. На земле еще лежит снег после недавней метели, но он выглядит грязным, как старый ковер. Когда дело касается погоды, я из тех, кто предпочитает «все или ничего». Пусть снег либо растает, либо выпадет на несколько сантиметров, чтобы проваливаться в него по колено.

Когда я сажусь к Питеру в машину, он с кем-то переписывается.

– Что-то важное? – спрашиваю я.

– Да нет, – отвечает он. – Это просто Джен. Она хотела, чтобы я ее подвез, но я сказал, что мы не сможем.

По коже бегут мурашки. Меня раздражает, что они так много переписываются, что они так легко общаются, что она может взять и попросить ее подвезти. Но они друзья, просто друзья. Я продолжаю повторять себе это. Питер говорит мне правду, ведь мы обещали друг другу.

– Угадай, кто написал мне письмо?

Парень выезжает на дорогу.

– Кто?

– Угадай.

– Мм… Марго?

– Что в этом неожиданного? Нет, не Марго. Джон Амброуз Макларен!

Питер выглядит озадаченным.

– Макларен? С чего ему писать тебе письмо?

– Потому что я первая ему написала, помнишь? Как и тебе. У меня было пять любовных писем, и только его так ко мне и не вернулось. Я думала, оно навсегда пропало, но во время бурана ему на подъездную дорожку упало дерево, и мистер Барбер приехал его оттащить и передал письмо.

– Какой еще мистер Барбер?

– Он купил старый дом Джона. У него своя фирма по благоустройству. Но это все не важно. Суть в том, что Джон только на прошлой неделе получил мое письмо, поэтому он так долго не отвечал.

– Хм, – отзывается Питер, настраивая печку. – И он написал тебе настоящее письмо? Не электронное?

– Да, настоящее письмо, которое принесли в почтовый ящик. – Я пытаюсь понять, не ревнует ли он, понять, затронуло ли его хоть чуть-чуть это неожиданное развитие событий.

– Хм, – снова повторяет Питер.

Второе «хм» звучит скучно, незаинтересованно. Он нисколечко не ревнует.

– Ну и как там Сандэнс Кид? – он посмеивается. – Макларен терпеть не мог, когда я его так называл.

– Помню, – говорю я.

Мы стоим на светофоре. Перед школьными воротами выстроилась очередь из машин.

– И что он тебе написал?

– О, да так, просто «как дела» и все такое, ничего особенного.

Я смотрю в окно. Мне не хочется делиться с ним подробностями, потому что его хмыкающая реакция этого не заслужила. Неужели нельзя было хотя бы сделать вид, что ему интересно?

Питер стучит пальцами по рулю.

– Надо будет с ним затусить.

Мысль о Питере и Джоне Амброузе Макларене в одном помещении доставляет мне дискомфорт. На кого я буду смотреть?

– Хм, можно, – говорю я уклончиво.

Похоже, заговорить о письме было не лучшей идеей.

– Кажется, у него до сих пор моя старая бейсбольная перчатка, – размышляет Питер. – А он говорил что-нибудь обо мне?

– Что, например?

– Не знаю. Может, спрашивал, как у меня дела?

– Вообще-то нет.

– Хм. – Питер обиженно опускает уголки губ. – Что ты ему ответила?

– Я только получила письмо. У меня не было времени ему ответить.

– Когда будешь отвечать, передавай ему от меня привет, – говорит он.

– Хорошо. – Я опускаю руку в сумку, чтобы убедиться, что письмо еще там.

– Так, погоди, если ты отправила любовные письма нам пятерым, значит, мы одинаково тебе нравились?

Питер смотрит на меня выжидающе. Знаю, он ждет, что я скажу, что он нравился мне больше всех, но это была бы неправда.

– Да, вы мне нравились абсолютно одинаково, – признаюсь я.

– Бред! Ну же, кто тебе тогда нравился больше? Ведь я, да?

– Питер, на этот вопрос невозможно ответить. Все относительно. Я могла бы сказать, что больше всех мне нравился Джош, потому что он нравился мне дольше всех. Но нельзя сказать, кто нравится тебе больше, по тому, как долго ты в него влюблен.

– Влюблен?

– В смысле, как долго он тебе нравится, – поправляюсь я.

– Ты сказала «влюблен».

– Но имела в виду «нравится».