Позади меня стихли шаги Кантора.

– Позвоните.

Лестница была застлана красно-синей дорожкой, удерживаемой на месте латунными прутьями. Стены и потолок были облицованы темным деревом, а источником света служили вделанные в стену канделябры со свечами.

Голова постепенно прояснялась после долгого нудного подъема. Франкс все еще тяжеловесно разворачивался на месте, когда я достиг площадки. Я потянулся и нажал на кнопку звонка у него над головой.

Приблизились быстрые шаги, и дверь распахнулась.

Там оказалась похожая на скелет женщина в сером шелковом платье. Обилие ювелирных украшений, бриллианты, золото, платина. Я решил, что она стара, но наверняка сказать не мог. На лбу и висках у нее проступали черепные швы, десны оттянулись далеко от зубов, а узловатые колени напоминали галлы на стебле травы.

– Здравствуй, Георг! – произнесла она легким, высоким голосом. – Приятно видеть тебя благополучно вернувшимся с Изнанки. Я уверена, что ты полон новых идей и.., и много чего еще. – Ее взгляд упал на меня. В глазах ее сверкала странная искра.

– Это доктор Феликс Рэймен, – сказал Кантор, – а…

– Меня зовут Франкс, – перебил жук, вероятно, беспокоясь, что его забудут представить.

– А это мадам Элизабет Люфтбаллон, – закончил фразу Кантор.

Она улыбнулась и сделала шаг назад.

– Зовите меня просто Элли. И входите. Я обожаю знакомиться со студентами Георга.

Она сверкнула мне отдельной улыбкой. Несмотря на ее высохший вид, было в ней какое-то обаяние. Совершенная конфигурация ее улыбки и идеальная симметрия напомнили мне засахаренные лимонные дольки.

Кантор провел нас мимо нее в комнату рядом с холлом. Ее обстановка напоминала отель Гилберта, особенно восточные ковры и симпатичный антиквариат. Там было еще несколько музыкальных инструментов. Пианино, скрипка, клавесин.

Венецианское окно с импостом выходило на непрерывно изменяющийся пейзаж вроде того, что я видел в Библиотеке форм. Я с минуту поглазел в него, потом повернулся лицом к комнате.

Кантор потихоньку переговаривался с Элли у двери, а Франкс обнюхивал все вокруг. Они явно ожидали гостей. Там был чайный столик на тонких ножках с чайными приборами и красивым шварцвальдским тортом.

– Это начинается снова, – прощебетал мне Франкс.

Одна его нога нервно дернулась.

– Что начинается? – Я плавно переместился поближе к торту. Он состоял в основном из взбитых сливок, посыпанных курчавой шоколадной стружкой. Я был готов попробовать саймионской еды.

Франкс собачкой следовал по пятам, а голос его звенел от волнения:

– Твои пророчества снова начинают сбываться. Я все это читал. Про эту комнату, про торт, эти слова, и снова ужасная смерть приближается ко мне на шуршащих крыльях!

Он когда-нибудь думал о чем-либо, кроме себя самого? Я надеялся, что у меня здесь получится интересная беседа с Кантором, а тут Франкс был готов снова впасть в свое бредовое состояние. Я обернулся и резко бросил:

– Сделай что-нибудь, чего нет в сценарии. Что-нибудь неожиданное. А если не сможешь – твои проблемы. Будешь доставать меня, и я сам прошибу тебе голову.

Не успел я еще закончить, как он взвизгнул «Свободен!» и прыгнул на меня. Я вздрогнул, оступился и, сдавленно крикнув, упал назад. В падении я зацепил локтем чайный столик. Он развалился, и торт с чаем взлетели в воздух.

– Этого не было в сценарии, – высвистывал счастливый Франкс. Я проигнорировал его и попробовал сесть.

Элли исчезла, но Кантор стоял у двери, наблюдая за нами с оживленным, заинтересованным выражением.

Я принялся собирать разбросанные чайные предметы. Ковры были мягкими, и ничего, кроме столика, не пострадало, но взбитые сливки и горячий чай разлетелись повсюду. Франкс не тратил времени даром и зарылся в раздавленном торте.

– Простите, – сказал я, поднимаясь. – Я надеюсь. – .

Кантор прервал меня движением руки.

– Ничего страшного. Элли всегда рада гостям. – Он неожиданно повысил голос и крикнул:

– Элли! У нас тут происшествие! Принеси, пожалуйста, еще чаю и чистые чашки!

Франкс подъедал последние крошки и мазки с пола.

Кантор подошел к нему и резко пнул ногой.

– Эй! Чаю не хотите?

Почувствовав недружественное прикосновение, Франкс развернулся с предупреждающим шипением. Но потом он вспомнил о хороших манерах и чирикнул:

– Да, пожалуйста. В плошке, с молоком и, наверное, с корочкой хлеба. Желательно в плошке синего фарфора.

Кантор передал заявку дальше. Я снял ботинки и парку и сел, скрестив ноги, на пурпурной кушетке с большими бархатными подушками. За окном узор из цветных линий начал складываться в объемную спираль. Поблизости плавал красный огонек. Спираль отвердела и стала прыгать во все стороны, как ожившая диванная пружина.

Появились еще спирали и стали танцевать друг с другом.

– Что это там такое? – спросил я Кантора.

Он уселся в массивное кресло с подлокотниками, а Франкс разлегся на полу, глядя одним глазом в окно, а вторым на нас. Я надеялся, что хоть какое-то время он не будет чувствовать потребности в неожиданных поступках. Спирали превратились в гусениц шелкопряда и стали окружать световое пятно разноцветной паутиной.

– Это сны, – сказал Кантор своим глубоким голосом. – Пятна красного света – это спящие.

– Мне все об этом говорят. Но значит ли это, что те пятна света создают все… – Я смолк в поисках подходящего слова.

Паутина образовала целую палатку, которая продолжала расти в размерах. В одной стенке было отверстие, через которое можно было увидеть пятно света, нежно движущееся вверх и вниз внутри влажного туловища огромной личинки.

– Феличе! – воскликнул Франкс, рывком бросившись к окну. – Драгоценная моя!

Туловище личинки сотрясла мелкая дрожь, а на ближнем к окну конце тела появилось что-то вроде рта. Красный огонек порхал вокруг, как пчела вокруг цветка. Франкс поднялся у окна на задние лапы и щебетал что-то невразумительное. Из его задней части высунулись и торчали два возбужденных волоска. Большая капля молочно-белой жидкости скользнула по ним, повисела, дрожа, и сорвалась на ковер.

Вдруг палатка сложилась, и световое пятно метнулось влево. Разноцветные полотнища рванулись следом и начали трансформироваться в сердитые лица. Вдали промелькнуло другое световое пятно. Франкс соскользнул с окна и принялся безо всякого смущения обнюхивать мокрое пятно под собой.

– Она выглядела точно как моя подружка. Наверное, этот спящий был с Праги.

Кантор кивнул.

– Спящие обычно выискивают подходящие им видения. Но… – он погрозил мне пальцем, – спящие не создают эти видения. Они наблюдают их, они переживают их; даже если все спящие исчезнут, видения все равно останутся здесь. Это как с множествами, не так ли?