Итак, я все-таки в тюрьме. Весьма комфортабельной, совершенно не похожей на предназначенную для смертников каталажку.

Зачем?! Черт возьми, зачем я здесь?! Что все это значит?!

Ответ последовал незамедлительно, но совсем не тот, который я ждал: тихо отворилась дверь, и угрюмого вида тип в довольно опрятной одежде – сером, похожем на униформу костюме без подкладки и голубой рубахе – вкатил тележку с судками.

Зыркнув на меня исподлобья, он толчком послал ее ко мне и молча вышел. Дверь закрылась.

В судках был обед. Мой желудок, привыкший к тюремной баланде, даже заурчал, когда я снял с судков крышки.

Сельдь с луком, украинский борщ с мясом, две восхитительно сочные котлеты с картофельным пюре, компот, свежий хлеб и воздушная плюшка – все с пылу с жару (конечно, за исключением закуски и ледяного компота), по-домашнему приготовленное и украшенное зеленью.

Если честно, я не стал думать и гадать, к чему все эти кулинарные излишества, а сразу набросился на еду, как долго постившийся каннибал на зазевавшуюся жертву…

Минуло десять дней моего невероятного по тюремным меркам времяпрепровождения. Все, чем я занимался, – так это ел от пуза, спал, сколько душа желает, плескался в ванной и читал газеты, которые доставлял тот же мрачный, неразговорчивый тип.

За эти дни от него я услышал всего лишь пять или шесть ничего не значащих фраз. Не более. Впрочем, он был мне совершенно безразличен – наверное, как и я ему, – а расспрашивать его о чем-либо, и в особенности о нашей необычной тюрьме, не имело смысла.

Придет время, и тот, по чьему приказу притащили меня сюда, сам все расскажет и прояснит ситуацию.

Наконец час пробил.

В понедельник, сразу после завтрака, меня отвели в санчасть. Молчаливый врач (похоже, здесь всем сотрудникам прижигали участок мозга, отвечающий за речь), длиннолицый субъект лет пятидесяти, с прозрачными до леденящей пустоты голубыми глазами, осматривал меня с таким рвением, будто я по меньшей мере должен был вскорости отправиться не на кладбище, а в дальний космос.

После осмотра и рентгена я был доставлен к какому-то высокому начальнику, судя по просторной, застеленной коврами приемной, модерновой офисной мебели и доброму десятку телефонных аппаратов, которыми дирижировал подтянутый юноша с квадратным подбородком, одетый, несмотря на жару, в безупречно отутюженный костюм, голубую рубашку и удачно подобранный галстук темных тонов.

Ждать пришлось недолго. Повинуясь красноречивому жесту молчаливого секретаря, два моих конвоира достаточно вежливо, но без лишних церемоний, втолкнули меня в светлый обширный кабинет, несмотря на казенную мебель, уютный и (будь я добрый знакомый хозяина) располагающий к дружеской беседе за чашкой кофе, аромат которого приятно взволновал мое обоняние, едва я переступил порог. – Вы свободны.

Высокий, но крепко сбитый мужчина произнес эти два слова достаточно тихо, однако из-за привычки командовать они прозвучали как щелчок кнута.

Конвоиры испарились так быстро и беззвучно, будто их прибрала нечистая сила. – Садитесь.

Мужчина указал на кресло возле журнального столика, на котором стоял кофейник, чашки и вазочка с конфетами и печеньем.

– Наливайте, не стесняйтесь. Смею уверить, кофе отменный.

– Спасибо, – сдержанно поблагодарил я, сел, но кофе наливать не спешил – ждал, спокойно глядя в жесткие, колючие глаза хозяина кабинета.

Внимательно осмотрев меня с ног до головы, он удовлетворенно кивнул и уселся в другое кресло.

– Для вас я, в общем, гражданин начальник. По вполне понятным причинам. Но я очень не люблю этих слов, а потому сегодня и именно здесь, – подчеркнул он с нажимом, – зовите меня Вилен Максимович.

Я промолчал. Уж коль тут в почете немногословие, то я тем более никогда не отличался словесным поносом. – Однако, для смертника вы неплохо держитесь, Карасев.

Подобие улыбки на мгновение осветило строгие, будто высеченные из камня черты лица хозяина кабинета, и тут же спряталось в плотно сомкнутых губах.

– Мне это нравится. Надеюсь, у нас вы приживетесь достаточно безболезненно.

– Извините, но я пока ничего не понял, – решился я наконец прояснить ситуацию. – Кто вы и зачем я вам нужен?

– Резонный вопрос. – Он достал из папки какие-то бумаги. – Первую его часть мы опустим – вам это не суть важно, да и знать незачем, – а вот что касается второй… – Его черные глаза стали мрачными, как грозовая ночь. – Вы будете участвовать в спаррингах на ринге с нашими воспитанниками. Здоровье у вас отменное, возраст подходящий, силы не занимать, ну а прошлое… в самый раз.

– Короче говоря, вы предлагаете мне стать живым мешком, чтобы цедить мою жизнь по капле до самого скончания. – Я произнес эти слова спокойно, но внутри у меня все забурлило от проснувшейся ярости. – Я не согласен. Я приговорен к высшей мере и по нашим законам имею полное право на быструю смерть.

– Вы уже мертвы, Карасев, – с иронией в голосе сказал он и протянул мне машинописный листок с подписями и печатью. – Здесь заключение о вашей кончине с указанием места захоронения. – Да, если верить тому, что здесь написано, то меня уже нет.

Прочитав фразу "Приговор приведен в исполнение", я с омерзением бросил бумаженцию на столик.

– Но мне на эти штучки наплевать. Никто не заставит меня быть гладиатором.

– Гладиатором? Прямо в яблочко, Карасев. Только это название давно устарело. Еще со времен ЧК. У нас такие люди, как вы, называются по-иному.

– Называйте их, как хотите, но меня среди них вам пристроить не удастся.

– Нет, положительно вы мне симпатичны, Карасев. У вас есть все, что здесь нужно: характер, воля, умное упрямство… Ну, ладно, оставим эмоции. Я буду предельно конкретен. Поскольку в списках живых вы уже не числитесь, то большего выбора я вам предложить не могу. Один вариант мы уже обсудили. И он вас не устроил. Есть еще и второй… смею вас уверить – абсолютно дерьмовый. На вашем месте, я бы выбрал первый. Понимаете, Карасев, моей вины в том, что вы попали именно к нам, нет, и я всего лишь выполняю свои служебные обязанности. Мы – мужчины и будем смотреть правде в глаза: вы получаете великолепный шанс продлить себе жизнь.

– Зачем? Мне она в тягость.

– Вы редкий экземпляр, Карасев. А потому мне не хочется на нашем разговоре ставить точку. Конечно же вам понятно, что я сейчас могу принять и другое решение. Если вы и дальше будете упорствовать в своем стремлении с легкостью быстро и безболезненно попасть в мир иной, то я вам скажу, что такую милость нужно заслужить. Нет, не у власть имущих, а у кое-кого другого, повыше рангом.

– Что такое "второй вариант"?

– Я мог бы о нем и не говорить. Это служебная тайна, которую знают очень немногие. Даже я не принадлежу к их числу, но такая уж у меня профессия – знать все и даже больше, чем все. Если я сейчас вот на этой бумаге напишу "Непригоден", то вы попадете в специальное медицинское подразделение. Чем они занимаются, говорить не будем. Но вы будете там гнить, что называется, до последнего вздоха, годами. Мучительно, страшно и недостойно такого крепкого парня, как вы. Живого материала у них мало, так что все, что им попадается, используется на полную катушку. А может, вам нравится, когда из-под вас молоденькая медсестра достает судно? – Нет!