Аннелиза хватает пульверизатор и брызгает себя духами. Сухарю тоже достается. Что бы она там ни говорила, перспектива в скором времени снова установить контакт с Эвальдом ее окрыляет. По всему номеру теперь витает запах ландышей, возбуждая весенние чувства.

— Трубку взяла дочь, мне показалось, она в полной растерянности. Мне было неловко наброситься на бедняжку с расспросами, поэтому я лишь поинтересовалась, где болтался ее отец. Она ответила, что в Италии, но это мы и сами знаем.

Аннелиза попросила передать Эвальду привет и сообщить, что мы путешествуем и чтобы не искал нас дома в Шветцингене.

— Вот бы мне поговорить с ним без свидетелей, — заявляет она, — уж я бы его отчитала за милую душу!

— А в чем тебе его упрекнуть? Он ведь не обещал ни жениться на тебе, ни что будет верен до гроба. Мы даже никогда у него не спрашивали, где он пропадал по вечерам. Его нельзя обвинить в том, что он нам лгал.

Аннелиза полагает, вина Эвальда в том, что он подлым образом снискал наше расположение, использовал нас и пробудил в нас смутные надежды. И еще она утверждает, что не стала бы помогать ему решить супружескую проблему, если бы знала про Йолу.

Вскоре я тоже легла, и мы предались приятному послеобеденному сну. Во второй половине дня подруга решила покинуть постель и вечером поесть супчику.

— Может, томатного супа-крема, от него моему пустому желудку будет хорошо!

Часто во время послеобеденного отдыха я засыпаю, но минут через двадцать снова ни в одном глазу. Рядом спит Аннелиза, и у меня редкая возможность рассмотреть ее лицо в непосредственной близости. Я размышляю над вопросом, почему, собственно, мы считаем свой сельский дом таким уж красивым — эти стертые каменные ступеньки, полусломанные притворные ставни, ржавый замок и одичавший сад? Может, потому, что дом хранит некую тайну, а эстетика подкрадывающегося тления задевает определенные струны души?

Черты лица Аннелизы тоже могут о многом рассказать, они навевают печаль и приводят в сентиментальное расположение духа. А какой очаровательной она была в детстве! Под морщинами со складками все еще дремлет знакомое детское личико.

Узнаю на ее щеках ямочки веселого ребенка. А когда Аннелиза смеется, резкие черты вокруг уголков рта и под крыльями носа пропадают. Даже морщинки в уголках глаз во время смеха становятся обычными складками смеющегося человека. Все, что ей довелось пережить, запечатлелось на лице: скорбь, радость, беременность, роды, расставания, сбывшиеся и разбитые надежды. Ну какой мужчина, если он не обделен сердцем и умом, не полюбит это лицо с той же страстью, с какой он любит лица молоденьких, с кожей гладкой, как попка младенца? Или права Аннелиза, что мужчины запрограммированы исключительно на воспроизводство? И все же она не списала со счетов своего Эвальда, хоть это давно надо было сделать, в противном случае она не обиделась бы так сильно за его медовый месяц в Лигурии. Вон как Аннелиза приободрилась, узнав о его возвращении.

Пока я рассматривала лицо подруги, она проснулась и уставилась мне прямо в глаза.

— Это не честно, — говорит она, скаля зубы. — Спящих нельзя рассматривать, они безоружны.

— Но ведь тебе от меня нечего скрывать, — замечаю я. — Не хочешь ли попробовать встать? Для посещения музея ты, пожалуй, еще нетвердо стоишь на ногах. Но со временем мы решим, продлить ли нам номер на одну ночь или, как запланировали, ехать дальше.

Всего пятнадцать минут Аннелизе потребовалось для того, чтобы умыться, причесаться и одеться в фиолетовое — она захотела пройтись со мной немного на свежем воздухе. И при случае купить мобильный.

— Зачем он тебе? До сего дня мы хорошо обходились без этого всеобщего бедствия! — восклицаю я, но тут же соображаю, что она хочет быть на связи с Эвальдом.

Свой предлог у нее уже наготове.

— Представь, я теряю сознание, и мне срочно нужен врач, или мы попали в аварию! Позвонить, конечно, можно и из отеля, но мы же постоянно в дороге!

Разумеется, у наших неимущих студентов мобильные имелись. Припоминаю, что эту штуку видела даже у моего десятилетнего внука. Иногда я кажусь себе такой старухой и поэтому решительно заявляю подруге:

— Я себе тоже куплю.

Вскоре мы оказываемся у витрины со сладостями. Аннелиза останавливается, я тщетно пытаюсь оттащить ее от этого зрелища.

— Будь же благоразумна, — прошу я, — я не возражаю против сухарей и томатного супа, но марципановые свинки полагается есть только в канун Нового года!

Она протестует:

— Я же не собираюсь покупать. Но ты только посмотри, тут у них прекрасный шоколад!

Да, в самом деле, на витрине лежал шоколад в классической темно-коричневой упаковке. Он пробудил в нас обеих давние воспоминания.

Первый американец, с которым сразу после войны Аннелиза решила завести шашни, стоял на обочине и наливал бензин в бак своего джипа. Она улыбнулась ему и храбро поздоровалась: «How do you do?» Я стеснялась и не знала, чем это закончится. Солдата это явно забавляло, он подергал ее за белокурые косички и назвал «маленькой барышней», а потом вытащил из нагрудного кармана небольшую плитку шоколада. Это был неслыханный подарок, многообещающий, райский, и мы долго не могли успокоиться. Солдат предопределил наше отношение ко всем американцам, — отныне и впредь мы были о них высокого мнения. Позднее появились жевательная резинка и Гленн Миллер, — их мы любили больше всего остального, — и они же служили доказательством безграничных возможностей Америки. Впрочем, Аннелиза была очень способной к обучению и вскоре достигла совершенства в попрошайничестве. Вместе мы основательно облегчили сладкие запасы еще не одного американского солдатика.

Словно читая мои мысли, Аннелиза напевает вполголоса песенку и, вероятно, думает об Эвальде и своих визжащих подошвах из микропористой резины.

Вскоре мы зашли в магазин, оказались в полной растерянности перед огромным выбором мобильных телефонов. Один из них по цвету напоминал озеро Блаутопф, и для меня этого было достаточно, чтобы остановить на нем свой выбор.

— Ты с ума сошла? — возмущается Аннелиза. — Он стоит четыреста пятьдесят девять евро! У них, видимо, есть и бесплатные без основного тарифа и платы за подключение!

— Тут наверняка какой-то подвох, — сомневаюсь я, — если уж покупать, то голубой! Качество для меня всегда было на первом месте.

— Ладно, — соглашается Аннелиза, — поступай как знаешь, если у тебя принципы, но помни, что эти жулики тупо зарабатывают на глупцах типа тебя. В наказание им свой я просто стырю, вот это я и называю бесплатным мобильным.

Из магазина мы ушли с дорогим «Блаутопфом» и вторым, незаметно прикарманенным телефоном для Аннелизы. Ее дорожная сумка пригодилась в очередной раз, а моя теория на счет невидимости пожилых женщин получила еще одно подтверждение. И все же я немного сердилась на Аннелизу.

— Господь праведный все видит, — говорю я прежде, чем каждая из нас пойдет в свою сторону.