И тут сзади напал Ржавильщик.

Надо отдать скотине должное, он без раздумий бросился на помощь своему напарнику. Но отдавать ему должное я собирался лишь после того, как прикончу обоих. А это оказалось проблематичным. Элидор лежал без движения. Его кинжал валялся рядом. Ржавильщик и Невидимка радостно взялись за меня.

За несколько секунд боя Сим дважды спас мне жизнь. Второй раз тем, что подхватил кинжал эльфа и набросился на скользкого гада. Оставив мне горящего. В полной мере у него, конечно, это не получилось. Но хотя бы частично он Ржавильщика на себя отвлек. А когда общими усилиями мы начали наконец теснить врагов, те… растаяли в воздухе. Если, конечно, подобное выражение корректно по отношению к Невидимке. Хотя горящий Невидимка совсем не то, что Невидимка негорящий.

– Где они?!

Гоббер вертел головой, сжимая в руках длинный Элидоров кинжал.

– Не знаю. Но не здесь – это точно. В лесу на несколько миль вокруг не было ничего опаснее волков.

– Они всегда… так? А?

– Н-нет. Не всегда. Это-то меня и смущает… Но, как бы там ни было, они нас больше не побеспокоят.

Сим еще разок махнул кинжалом повоинственней. Повернулся к костру, где Кина пыталась убедить Элидора в том, что ему надо лежать и лечиться, и изрек:

– Слушайте, а в котелке еще чего-нибудь осталось? Гоббер. Что с него возьмешь?

На следующее утро мы все чувствовали себя совершенно разбитыми. А вот лошади наши, отдохнув за ночь, гарцевали, грызли удила и рвались в дорогу.

Ничего, к вечеру им будет так же плохо, как нам.

Сим посмотрел на седло с ненавистью. Вздохнул. Потрогал зачем-то меч.

Может, он рассчитывал прикончить своих коней и позволить себе небольшой отдых? Как бы там ни было, этой возможности мы гобберу не дали. Элидор закинул его в седло. Вперед!

Через час сумасшедшей скачки мы обогнали бредущий куда-то караван.

Низенькие толстоногие лошадки шарахнулись от наших коней. И погонщики шарахнулись тоже, провожая нас испуганными взглядами. Поди пойми – то ли мы отряд разбойников, спасающихся от людей наместника, то ли, на – оборот, люди наместника, опять же спасающиеся от отряда разбойников. Сим хоть и болтался в седле, как заяц на заборе, умудрился-таки обернуться и свистнуть не хуже наших пиратов. Мужики посыпались с подвод, как горох, и попрятались в кустах.

Впрочем, я отследил это, только оглянувшись. А через минуту каравана уже не было видно. Вперед!

Мы не делали привала. Миновал полдень. Потом солнце стало клониться к западу. Крупы и шеи наших коней покрылись потом. Затем пеной. Она начала окрашиваться в розовый цвет, когда впереди – мы сперва не поверили – показались городские стены.

– Лоска! – завопили одновременно четыре глотки. Три луженых и одна – серебряная. Кины.

Тут-то и рухнула лошадь подо мной. Я – самый тяжелый. Две другие, судя по их виду, дольше минуты не протянули бы. Ну и шут с ними.

Остальные, не сразу сообразив, что случилось, пронеслись вперед. Остановились. И Сим, отметая возражения самим своим видом, слез на землю:

– Вы как хотите. А я – как Эльрик. Он хорошо придумал. Пошли пешком.

– Ладно. – Элидор спрыгнул с коня. Снял с седла Кину. – Пешком так пешком. Заодно меньше пошлины заплатим.

Вот ведь умеет монах в любой ситуации видеть светлые стороны!

Расседлав наших запаленных скакунов, мы отпустили их на волю. Может, выживут. А сами, взвалив на плечи по седлу, потопали к городским воротам.

Эльрик сидел на постели, скрестив по-степняцки ноги, курил, слушал доносящиеся с улицы ночные шумы и лениво размышлял.

Размышлял он о том, хорошо или плохо, прожив среди людей целую прорву тысячелетий, остаться шефанго. Шефанго в полной мере. Не только лицом кошмарным, глазами-бельмами да силой нечеловеческой. Остаться шефанго в душе. Принц давно уже убедился, что именно там, глубоко-глубоко, накрепко вросшее корнями и живет различие между расами, населяющими мир. Именно там, а не во внешности, что бы люди, избравшие себя эталоном, ни думали по этому поводу.

Всего два дня назад, вынужденный терпеть присутствие Элидора, Эльрик с радостью воспользовался бы любой возможностью… нет, не убить, но хотя бы доходчиво объяснить тому, где его, монаха, место. Это было вполне понятно и с точки зрения смертных, и с точки зрения шефанго, да и с точки зрения эльфов, наверное, тоже. Как еще прикажете относиться к мужчине, который, ничтоже сумняшеся, у вас на глазах пытается соблазнить вашу женщину! Беда в том, что, будучи в момент их встречи в женском обличье, принц отнесся к происходящему без должного внимания, и как итог…

Итогом стала беспомощная, тоскливая, жалкая ярость.

Проигравшие не заслуживают ни жалости, ни сочувствия.

Эльрик умел проигрывать. Умел относиться с уважением к достойному противнику. Умел сам не добивать побежденного…

Но никогда не было в игре столь высоких ставок.

Он проиграл.

Принц улыбнулся, опустив глаза. Выдохнул дым.

Он был шефанго. Наверное, это все-таки хорошо.

Потому что только шефанго знают всю глубину и важность трех, всего трех коротких слов: «Несс х’геррсе арро». Они живут с этим от рождения. И уходят, если приходится уходить, не забыв.

«Несс х’геррсе арро».

Не закон. И даже не традиция.

Образ жизни.

Как раз то, что живет глубоко в душе, что является частью души, высокой истиной, тем, что определяет твой Путь:

«Несс х’геррсе арро. – Мы дрались вместе».

Вот так вот просто, обыденно, незначительно звучало это на человеческом языке. Но перед этой простотой теряло значение все остальное. Любовь. Ненависть. Радость. Горе. Ярость. Страх. Того, кто дрался вместе с ним, Эльрик не предавал. Он никогда не бросил бы Сулаймановых исманов в ту безнадежную драку, если бы хоть кто-то из них вмешался в его бой со Змеем. Он уходил от драки, если бросали ему вызов те, кто когда-то рубился с ним плечом к плечу. Он…

Он дрался вместе с Элидором.

Нет, один-единственный бой ничего особо не менял. И не делась никуда неприязнь. И сознание того, что без сопровождения двух монахов слишком рискованно было бы везти Кину через анласитские земли, отнюдь не улучшало настроения. И уж, конечно, то, что Кина…

Кина…

Эльрик рассматривал паутинную кисею дыма, зависшую под беленым потолком.

Казалось бы, за бесконечные века можно научиться не доверять, подозревать в предательстве, предавать самому, наконец. Чему-то он действительно научился. А вот вытравить из сознания твердую убежденность в том, что не станет врагом тот, кто прикрывал в бою твою спину, так и не смог.