– Плохо жила, – отрезал он. – Если спала с таким мерзавцем!

– Угу, – поддакнула я и спросила: – Я вот только одного не пойму… вас что больше задевает – что спала или что с мерзавцем?

– Меня ничего не задевает, – рявкнул он, въезжая в гараж. – Меня беспокоит твое неумение разбираться в людях!

– Так вам же это на руку, – парировала я, начиная приходить в приподнятое настроение от нашей пикировки. – Иначе бы я у вас не работала!

– Ты хочешь сказать, что и я мерзавец? – раздул босс ноздри, вытаскивая меня из машины.

– Это не я, – открестилась, упираясь руками ему в грудь. – Это вы сказали! И нечего примазывать свои желания к моим возможностям!

– Я не примазываю! – потряс он меня, вероятно собираясь вытрясти наружу мою совесть и заглянуть ей в глаза.

Так вот, я для него приготовила сюрприз! Совесть у меня такого глубокого пенсионного возраста, что ничего не слышит на оба уха, особенно когда ей выгодно.

– Да? – изумилась я странной логике. – И даже ни разу не захотелось меня в кровать затащить? И мыслишка такая не мелькнула? И холодный душ вы просто из любви к чистоплотности два раза за утро принимали? Ну и для бодрости духа, конечно.

– Иди спать! – заорал Максим Александрович, отталкивая, словно не доверял самому себе.

– Спокойной ночи! – пожелала я ему.

Всем хорош мужчина, но рядом с ним – как на прицеле у снайпера. Вся будто на ладони.

Помыкавшись из угла в угол по комнате, бессмысленно поглазев в телевизор и вяло полистав книжку, поняла, что сна ни в одном глазу. Поворочалась в постели и решила устроить себе маленький праздник жизни.

Я смоталась в кладовку и притащила старую гитару, валявшуюся там, судя по пыли, со времен бурной студенческой молодости босса. Стряхнула пыль, настроила и пробежалась пальцами по струнам. Инструмент ныне почившей ГДР, на удивление вполне пристойный.

Не то чтобы я очень уж увлекалась, но иногда душа просила чего-то, чтобы развернуться, потом свернуться и сплющить меня окончательно.

Стих грустный гитарный перебор, замолчала старая гитара.

– Входите, Максим Александрович, – сказала я, оглядываясь через плечо.

Он стоял в дверях моей комнаты, одетый для дома, – в темно-синих джинсах и серой футболке, держал в ладонях бокал с коньяком и не спускал глаз с меня, сидящей на кровати, лицом к окну, подогнув одну ногу под себя.

– Спой еще что-нибудь, пожалуйста, – попросил босс. – Если хочешь, конечно.

Я изогнула бровь, криво ухмыльнулась и, отвернувшись, снова коснулась струн.

звучала грустная старинная мелодия, рождающая воспоминания.

Против воли заструились слезы. Слезы, накопленные за много-много лет. И вот такая малость дала им толчок. Если бы меня видели родные… Животики, наверное, надорвали бы.

– Не плачь, Эля, – присел рядом Максим Александрович, осторожно стирая мокрую дорожку со щеки. – Он не стоит твоих слез.

– Я плачу не о нем, – саркастически искривила я губы. – Я плачу о замкнутом круге, в котором живу и который не разорвать.

– Всегда можно вырваться из круга, – заверил меня босс, не отнимая ласковой руки от моего лица. – Нужно только захотеть.

– Вы не знаете, о чем говорите, Максим Александрович, – прошептала я, отстраняясь. – Есть вещи, которые неподвластно изменить никакому желанию. Только терпение, ожидание и боль.

– Ты… – потянулся он ко мне и остановился. Помрачнел, одним залпом выпил коньяк и резко поднялся. – Спокойной ночи, Эля. Завтра не вставай рано, я сам управлюсь.

– Посмотрим, – закрыла я за ним дверь за замок. Не потому, что я ему не доверяла. Я не доверяла самой себе. Так легко и заманчиво взять то, что предлагается от чистого сердца, и так сложно найти то, что действительно нужно.

Я все еще на что-то надеюсь…

Я проснулась в прекрасном настроении, но в полнейшем одиночестве. Скинув с себя мятые влажные простыни, вскочила и отправилась искать купальню.

В жизни не поверю, что у Агилара тут не было хоть какой-то маленькой, вшивенькой купальни. Нашла. Немаленькую.

– Мы все делаем по своему размеру, – пробормотала я, рассматривая просторное помещение с небольшим округлым бассейном, наполненным прохладной водой. – Только вот орехи колоть приходится какой-то тонкой мелочью! Жадина!

Выкупавшись, я вернулась в покои и обнаружила около кровати аккуратно сложенный кафтан из алого шелка с золотой вышивкой, такие же шаровары, газовую накидку на голову, крепившуюся к резному золотому обручу, украшенному рубинами, и изящные туфельки без задников с загнутыми носками.

Я натянула на себя кафтан и шаровары, проигнорировав все остальное. Почему-то необходимость закрыть волосы и обуться вызывала во мне необъяснимую нервную дрожь. Я подумала, что если мой инстинкт позволил мне дожить до этого момента, то сейчас не будет устраивать себе отдых, чтобы в результате отдыхать уже без меня.