— Ну?

— Хорошо… Отдам. Не всех. В Питтсбурге только один из них.

— Кто?

— О’Коннор. Титулярный советник из Абердина. Поляка у меня нет.

— Где он?

— Точно не знаю…

— Бумаги?

— В конторе. У меня в сейфе.

— Единственные экземпляры?

— Ну какие же единственные… Копии отправлены по предприятиям и лабораториям, где пытаются воплотить… Синьор! Если вы меня собираетесь убить, делайте это прямо сейчас. Но помните, вас найдут.

— Смерть тоже бывает разная, — Тышкевич тоже присел на кровать, на противоположный конец. — Например, тот же шарик огня начнёт путешествовать от развилки к сердцу. Раз за разом буду его останавливать и снимать мучительную боль, а вы, дабы отсрочить очередную порцию мучений, со слезами на глазах выболтаете очередные секреты. Вижу, мужества вам не занимать. Но такое ещё никто не выдержал. Затем шарик дойдёт до сердца, и я с вами попрощаюсь. А вы уже не попрощаетесь ни с кем. Начнём?

Снова возник фаербол, ненавязчиво согрев пальцы Моргана у чувствительного места.

— Другие варианты?

Только судорожно дёргавшийся кадык на худой шее выдавал волнение. Смуглый и жилистый, Джон сам с успехом сошёл бы за латиноамериканца. Или сицилийца из Палермской губернии.

— Варианты есть. По доброте душевной предлагаю тебе самый выгодный. Сначала едем в контору. Открываешь сейф, отдаёшь мне оригиналы документов. Потом к О’Коннору. Его я заберу, тебя — отпущу. Ещё нужно узнать, где польский пан. Небось, в Монтеррее? — по дрогнувшим векам Моргана Тышкевич догадался, что попал в точку. И что мужчина не договаривает — врал же, что не знает местонахождение. — Дополнительное условие: язык себе в задницу, и молчишь о том, что сегодня произошло. Иначе… ну, ты понял.

При всей колоритности русского мата испанские ругательства звучали не хуже.

— О’кей…

— А теперь ма-аленькая предварительная процедура.

Американец вскрикнул, получив укол глубоко внутри задницы.

— Мерда! Что это было?

— Фаербол внутри тебя. Закончим по-хорошему, уберу. Но если ты, эль идиота, вздумаешь нарушить уговор, огонь начнёт гулять вверх до горла и обратно.

Морган разразился таким фонтаном ругательств, что даже полиглотское плетение спасовало. И непонятно было, это злость от ощущения бомбы в заднем проходе или от срыва намерений что-то учудить, когда выйдут из «стоматологии». Он поднялся на ноги с таким видом, будто нехотя поднял флаг капитуляции.

Телохранители остались на полу, оба в сознании, но в верёвках и с кляпами, а ещё с расплывающейся синевой на челюсти.

— Как там сеньора?

— У меня есть плетение на случай, если отвод глаз не спасает барышню от слишком настойчивого кавалера. Будет почивать до утра, — заверила Львова.

Пантелеев, сориентировавшись, принял облик первого громилы, открывшего дверь. Стал выше ростом и куда шире в плечах, глаза приобрели выражение тупости и свирепости. Сэвидж вздрогнул, увидев его садящимся в машину, но быстро догадался — кто это.

Контора оказалась всего в квартале, очень удобно — вблизи стоматологического кабинета, хотя здесь он наверняка не один такой. Обеспеченных озабоченных хватает. Чернокожий вахтёр открыл дверь не сразу и, даже впустив Моргана, принялся задавать ненужные вопросы: что за незнакомый господин с молодым хозяином, почему с ними только Джулиан, где второй охранник, да и машина на улице не та…

— Масса Джон? Прикажете телефонировать вашему отцу?

— Сеньор Морган, ваши слуги всегда суют нос в дела хозяев? — не растерялся Тышкевич. — Дьябло, можно ли с вами иметь дело, доверять обещаниям?

— Заткнись! — рявкнул тот на вахтёра. — Будешь трепать лишнее — уволю.

Уже в кабинете извиняющимся тоном добавил, что старый Джим начал работать здесь ещё лет сорок назад и на особом положении.

— Я ведь могу и ему отправить огонёк в брюхо, — припугнул штабс-ротмистр, искренне надеясь, что ничего подобного не придётся делать.

Джон отрицательно мотнул головой и, распахнув сейф, швырнул толстенную кожаную папку с документами.

Тышкевич позволил себе не более минуты просматривать содержимое. Папка огромная. Наверно, четверть пуда весом. Да, то, что нужно. Настоящая бомба под фундаментом Российской Империи. И если бы не жевали сопли и ударили сразу, пока архив этого П. И. П. не уехал в Питтсбург, можно было бы притормозить… А сейчас эта бомба фактически взорвалась. Только последствия ещё не ощутимы. Но скоро, скоро. Несколько лет — самое большее.

Он перекинул папку в руки Пантелееву.

— Едем к О’Коннору.

Внизу, у конторки вахтёра, Джон взял старого негра за пуговицу сюртука и притянул к себе.

— Не вздумай беспокоить батюшку вечерними звонками. У него и без тебя, дурака, был тяжёлый день.

Если он подал вахтёру некий знак с намёком поступить наперекор приказанию, граф этого не заметил. Прикинул, может и этого связать?

Но чернокожий был настолько дряхлый на вид, что ночь на полу с кляпом в зубах может не пережить. Конечно, это мелочь рядом с безопасностью Великой Империи, но зачем нужны лишние жертвы?

Монах был настроен более кровожадно.

— Я слышал, что лет двести назад русские казаки, воевавшие против турок, поляков или пруссаков, засылали лазутчиков во вражеский тыл. И бывало — увидит их какая-нибудь бабка. Или дед. А вдруг своим сообщат? В общем, казаки не оставляли свидетелей.

Он ехал за заднем сиденье «Форда» слева от Моргана, справа от задержанного сел Тышкевич, Львова устроилась впереди.

Граф почувствовал, как Джона передёрнуло. Пришлось смягчить ситуацию.

— Мы никого не убиваем без крайней нужды. Бог не для того даровал жизнь смертным.

И перекрестился на католический лад, подтверждая латинскую легенду.

О’Коннор, в отличие от Линды Фрост, жил далеко от Золотого треугольника. Совсем стемнело, когда подъехали к его дому.

Попутно Тышкевич обратил внимание на причальную мачту дирижабля и колышущуюся около него объёмистую тушу. Редкая удача! Возможно, опасный вариант бегства на авто не пригодится.

Около бунгало на самой окраине Питтсбурга стояла ещё одна машина. Охранник, куривший на террасе, приветливо осклабился, узнав Моргана.

— Без происшествий, босс! Шотландец отдыхает.

Джон хмуро прошествовал внутрь, не ответив.

О’Коннор, седой высокий мужчина с бритым отёчным лицом, как раз выходил из ванной, обёрнутый в халат. Уселся в кресло. От него ощутимо разило виски.

— Вот она, моя премия за первого пойманного! — шепнул Сэвидж.

— Доброго вечера, господин титулярный советник, — начал Тышкевич по-русски, поклявшись себе, что тот час снесёт капризное плетение, лишь только покинет Америку. — Я представляю Третье Отделение К. Г. Б., а также вице-губернатора Ново-Йорка князя Горчакова. Собирайтесь в Ново-Йорк. Надеюсь, вы понимаете почему?

Он мигом протрезвел. Ясный взгляд шотландца, минуту назад бывший мутным, сфокусировался на Моргане-младшем. Тот пожал плечами: а я что могу сделать?

— Когда?

— Пять минут на сборы. Мой человек присмотрит. И без глупостей. У меня есть санкция на арест всех, имеющих отношение к институту с оскорбительным для русского уха названием. Стало быть, применю оружие и боевые заклятия в случае неповиновения или побега.

На солидного мужчину, видом скорее напоминавшего муниципального чиновника, а не авантюриста, замышляющего заговор, было странно смотреть. Вроде внутри плоть и кровь, а не воздух, но вдруг уменьшился в размерах, словно спускающий мячик.

Пантелеев прошёл за ним в спальню, чтоб проследить за сборами. Тышкевич и Морган остались в гостиной.

— Вы и правда — из охранки? — спросил промышленник на плохом русском.

— То, что мы из мафии южных губерний, было всего лишь вашим предположением. Использование испанского — случайность. Присядем пока, мистер Морган, — говорить по-русски и именно то, что хотел сказать, приносило облегчение. — Я мог бы привлечь вас за содействие О’Коннору, будь вы с ним в сговоре с самого начала. Но поскольку фактически купили готовый продукт, а его самого выдали… будем считать — совершенно добровольно, мне нечего вам предъявить.

— А огонь в жопе? — он по-прежнему предпочитал стоять, словно каждое касание чего-либо задним фасадом грозило взрывом фаербола.

— Я перестал подпитывать плетение Энергией, и оно улетучилось. Возобновить?

— Не стоит. Похоже… мы всё же договоримся.

Морган, наконец, сел.

— А я полагаю — уже договорились. Моя связистка уже передала в Третье Отделение и князю Горчакову о вашем содействии. Ежели вечер закончится без эксцессов, имперская власть претензий к Морганам не имеет. Думаю, это не столь высокая плата за испорченные утехи со «стоматологом»?

Вышел О’Коннор в сопровождении Пантелеева, уже одетый.

— А какие, собственно, были претензии?

Поверив, что перед ним — русский офицер, а не отвязанный южноамериканский бандит, Морган осмелел.

— Цитирую по памяти Уложение о преступлениях и наказаниях, самая страшная статья: измена Российской Империии…