Матрешка замирает в дверях, и сквозь гул грохочущего сердца я слышу ее звериный рык.

— Ты! — развернувшись, быстро шагает ко мне, сверкая почерневшими глазищами. — Как ты смеешь меня обвинять хоть в чем-то? Ты своим недоверием, своей постоянной ревностью… ты сводил меня с ума… И все началось гораздо раньше…И даже чертов Рафинад здесь не причем…

Я честно пытаюсь ее слушать, но время неумолимо замедляется, гневные слова стихают, и все что я вижу — это ее невыносимо прекрасное лицо, искаженное яростью. Завороженно наблюдаю, как кривится ее пухлый рот, извергающий обвинения и ярко сияют глаза. Ее опьяняющий запах щекочет горло и лупит по вискам, от чего под кожей растекается жар, да и чертова эрекция убивает своей тяжестью.

Матрешка все еще продолжает злобно шипеть, когда я обхватываю рукой ее затылок и дергаю к себе.

— Одурел, Малфой? — упирается локтями мне в грудь.

— Заткнись, Слава. — хриплю ей в губы. — Просто, на хрен, помолчи сейчас.

Она гневно верещит, пытаясь вырваться, но я крепко ее держу. И не планирую отпускать. Точно не ближайшие пару часов. Просто потому что я не могу ее отпустить.

Глава 28

Слава

Меня колотит об боли и бешенства. Какая же я идиотка, если до последнего думала, что есть хоть малейший шанс, что говнюк Малфой блюдет мне верность.

— Отпусти меня! — шиплю в небритую щеку, пока пытаюсь вырваться из жаркого капкана рук, сжимающих мою шею.

— Я бы очень хотел, стерва. — рычит в ответ. — Но я, блядь, просто не могу.

Жесткость его губ и аромат Фаренгейта прикипают в моему рту, заставляя ноги подкашиваться. И все воспоминания о чертовом шарфе и всех хихикающих идиотках рядом с Гасом, исчезают их памяти со звуком унитазного слива. Как же это неправильно. Где, черт возьми, гуляет моя гордость? Забыла выйти из такси?

Отчаянно мычу, пытаясь освободится от дурманящего клейма его рта. Кручу головой, не позволяя его языку проникнуть внутрь, чтобы окончательно не потерять голову. Потому что просто не могу позволить себе сдаться.

Гас сильнее сжимает ладонью затылок, ломая мое сопротивление. Рассвирепев от бессилия, впиваюсь зубами в его губу и ощущаю на небе вкус соленого металла. Давление на моих губах ослабевает, и я, пользуясь моментом, с силой бью ладонями в твердую грудь, так что сама едва удерживаюсь, чтобы не рухнуть на пол.

— Не смей ко мне прикасаться, ты понял? — разрезаю воздух взмахом пальца. — Ты больше никогда ко мне не притронешься!

Гас выглядит устрашающе: из нижней губы сочится кровь, влажные волосы растрепаны, в глазах чернеет пропасть. Он тяжело и быстро дышит, и я мысленно ругаю себя за то, что несмотря ни на что, замечаю, как красиво перекатываются тугие мышцы от каждого его вздоха.

— Не смей приближаться, — предупреждаю его, когда он решительно шагает ко мне.

Гасу плевать на мои предупреждения. От лихорадочного блеска в его взгляде кожу продирает адреналиновый озноб, и я начинаю пятиться к стене. Он ловит меня на середине пути: одной рукой скользит под полушубок, другую запускает в волосы и сжимает пряди так, что на глазах выступают слезы.

— Какого черта… — успеваю пискнуть, до того как он вновь овладевает моим ртом. Сосет мои губы, словно хочет их проглотить и бесцеремонно проталкивает язык внутрь.

Слабовольное тело в который раз предает мой гордый разум. Оно истосковалось по Малфою до мурашек, и сейчас отзывается на каждое его болезненное касание новой волной возбуждения. Нагревается, когда он стаскивает полушубок, отшвыривая его на пол; исходит мелкой дрожью, когда его ладони обхватывают бедра, задирая подол юбки.

— Остановись! — рявкаю, упираюсь ладонями в раскаленную кожу его груди, под которой бешено барабанит сердце. — Я сейчас орать буду так, что сюда весь персонал…

Моя угроза бесславно повисает в воздухе, потому что в этот момент Гас зажимает мои скулы пальцами и тянет к себе. Тяжело дышит в губы, выжигая взглядом круги на коже, от чего кипящая волна протеста стынет в горле.

— Ты сама ко мне пришла. Сегодня я тебя уже никуда не отпущу.

Вонзается губами мне в шею и, запустив пальцы за ворот рубашки, дергает ее вниз. Шарики пуговиц с жалобным стуком сыплются на пол, и моя шелковая прелесть от Zara Woman повисает на обнаженной груди лоскутами.

— С ума сошел, — визжу я и, замахнувшись, со звонким шлепком опускаю ладонь на его щеку.

— Бешеная кошка, — зло рычит Гас, но вопреки всему в его глазах вспыхивает знакомое жаркое пламя.

В ушах гулко грохочет кровь и между бедрами так горячо, что хочется сесть в таз со льдом.

— Отойди или я тебя снова ударю, — предупреждаю его, на наглядности демонстрируя ладонь.

Губы Гаса дергаются в кривой улыбке.

— Бей, стерва. Больнее все равно уже невозможно.

Я снова заношу руку, но промахиваюсь, попадая ему в висок. Меня трясет от гнева и от желания причинить ему такую же боль как и он причинил мне. Хочу молотить по нему как пьяный барабанщик, потому что так я хоть как-то смогу выместись всю тоску по нему и всю свою страсть.

Осыпаю его плечи градом ударов, но Гас словно их не замечает: обхватывает ладонями мои ягодицы и подняв вверх, прижимает к стене. Резкое столкновение с твердостью жалят лопатки и затылок, а от уткнувшейся между ног эрекции вздрагивает все тело. И вот я снова безвольная надувная кукла.

— Чего же ты не кричишь? — шепчет Гас, ведя по обнаженной кожи груди подбородком.

Между ног разливается влажный жар, когда прикосновение перемещается к соскам и царапает их жесткостью щетины. Безвольный стон уже готов вырваться из горла, но я топлю его, втянув воздух губами. Черт, почему так кружится голова, и я так близка к тому, чтобы увидеть небо в алмазах?

— Ты хочешь меня, Сла-ва. — шипит Гас, сменяя агрессивность прикосновений нежностью языка. Сжимает сосок губами и мягко его посасывает, от чего живот сводит мучительный спазм наслаждения.

Пытаюсь звучать агрессивно, но голос звучит как слабое мяуканье:

— Размечтался, Малфой.

— Это легко проверить.

Прежде чем я успеваю пискнуть, его рука скользит мне под бедро, пробираясь к разведенной промежности.

— Не смей. — отчаянно трясу головой, глядя в его почерневшие глаза. — Последний раз предупреждаю — я закричу.

— Тогда тебе стоит начинать. — хрипло усмехается Гас, и в ту же секунду раздается треск моих рвущихся капроновых колготок. — Потому что я, блядь, посмею.

Вопреки своей угрозе я не