из столицы прибыл гонец. Дайнагон затрепетал, услышав об этом. «Наверное, он привез приказ зарубить меня здесь!» — подумал он, однако приказ был иной: отправить его в изгнание на остров Кодзима, в край Бидзэн. И еще привез гонец дайнагону личное письмо от князя Сигэмори. Письмо гласило:

«Я всячески старался, чтобы место ссылки назначили поближе к столице, и, как мог, пытался усовестить Правителя-инока, но, увы, к великому моему прискорбию, ничего не добился. Теперь вы убедились, сколь я неловок и ни на что не пригоден! Но все-таки удалось хотя бы жизнь вашу вымолить!..»

И еще велел князь Сигэмори гонцу передать его наказ старшему самураю Цунэтоо из Намбы: «Всячески ухаживай за дайнагоном, пекись о нем неустанно и не вздумай пренебречь сим приказанием твоего господина!» К этому присовокуплены были подробные советы, как поступать в тех или иных обстоятельствах, с которыми путники могут встретиться по дороге.

«Куда же меня везут? — думал дайнагон, разлученный и с государем-иноком, столь к нему благосклонным, и с супругой своей, и с детьми, а расставаться с ними, даже на короткое время, всегда было для него мукой. — Нет, видно, не суждено мне вернуться снова в столицу, не видать больше жены и детей! В былые годы меня уже однажды приговорили к ссылке по жалобе монахов горы, но тогда государь сжалился надо мной, и меня вернули назад с Седьмой дороги. Но на сей раз меня ссылают вопреки его воле… Как же это возможно?!» Так горевал он и плакал, припадая к земле, взывая к небу, но, увы, все напрасно!

С рассветом спустили на воду лодку и поплыли, но и в пути дайнагон все время обливался слезами; казалось, смерть ему гораздо милее жизни, и все-таки он не умер, жизнь, недолговечная, как росинка, не покинула дайнагона. Постепенно все дальше становилась столица, все ярче синели белопенные волны — след лодки, уплывшей вдаль[195], как сказано о том в песнях… Дни шли за днями, столица все отдалялась, а край, прежде казавшийся бесконечно далеким, становился ближе и ближе. Наконец лодка причалила к острову Кодзима, что в краю Бидзэн, и дайнагона привели в жалкую хижину под плетенной из сучьев кровлей. Жилище это было таким убогим, что дайнагону оставалось лишь изумляться. А остров был, как все острова, — позади горы, впереди море. Ветер, шумевший в прибрежных соснах, волны, с грохотом набегавшие на берег, — все, что касалось слуха и взора, усиливало и без того неизбывное горе дайнагона.

9

Сосна Акоя[196]

Наказан был не один дайнагон, многих постигла тяжкая кара. Преподобного Рэндзё сослали на остров Садо, Мотоясу, правителя земли Ямасиро, — в край Хооки, Нобуфусу — в край Ава, Сукэюки — в край Мимасака…

В эти дни Правитель-инок пребывал в своей вотчине Фукухаре[197]. В двадцатый день той же шестой луны отправил он Мотодзуми, одного из вассалов, к брату своему сайсё с посланием: «Без промедления доставь сюда зятя твоего Нарицунэ, ибо в том возникла необходимость».

— Скорее бы хоть как-то решилось дело, я смирился бы и обрел наконец душевный покой! — воскликнул сайсё. — Нет сил снова переживать эту муку!

И он приказал Нарицунэ отправиться в Фукухару. Тот покорно стал собираться, горюя и плача.

Женщины в слезах приступали к сайсё с мольбами:

— Не говорите нам, что это невозможно, попытайтесь еще раз замолвить слово за Нарицунэ!

— Все, что я мог, я уже однажды сказал, — отвечал сайсё, — сверх того мне нечего больше добавить… Разве лишь то, что теперь я твердо решил удалиться от мира. Обещаю вам только — если сам буду жив, навещу Нарицунэ, как бы далеко его ни сослали!

У Нарицунэ был маленький сын, ему скоро должно было исполниться три года. В молодости люди редко чувствуют особенно пылкую любовь к детям; так и Нарицунэ до сих пор не проявлял заметной привязанности к ребенку. Но в минуту тяжкой разлуки он, как видно, остро ощутил отцовское горе, ибо сказал: «Я хочу еще раз его увидеть!» Кормилица принесла ребенка. Нарицунэ посадил мальчика на колени и со слезами на глазах, погладив его по головке, промолвил: «А я-то мечтал: вот исполнится тебе семь лет и после обряда совершеннолетия отдам тебя на службу во дворец… Да что пользы теперь толковать об этом! Если суждено тебе вырасти и уцелеть, ступай в монастырь и молись за упокой моей души!»

И ребенок послушно кивнул, хотя младенческим умом своим не мог, конечно, понять слова Нарицунэ. При виде этого и сам Нарицунэ, и мать дитяти, и кормилица, и все, кто находился при этом, — и слабые, и сильные духом, — все невольно оросили рукава одежды слезами.

Меж тем посланец, прибывший из Фукухары, торопил: «Скорее! Скорее! Нужно засветло прибыть в Тобу!» И тогда сказал Нарицунэ:

— Я не собираюсь оттягивать свой отъезд, но, может быть, можно мне хоть еще одну ночь провести в столице?..

Однако посол торопился, так что в тот же вечер Нарицунэ покинул дом и прибыл в Тобу. Тесть его сайсё, совсем упав духом, на сей раз с ним не поехал.

На двадцать второй день той же луны прибыли они в Фукухару, и Правитель-инок повелел сослать Нарицунэ в край Биттю, поручив сопровождать его в ссылку вассалу своему Канэясу Сэноо. Тот, опасаясь, как бы до ушей сайсё не дошли неблагоприятные слухи, в пути всячески ухаживал за Нарицунэ, стараясь как-нибудь смягчить его горе. Но Нарицунэ был безутешен. Днем и ночью непрерывно твердил он имя Будды и молился о смягчении участи своего отца.

Дайнагона сослали на остров Кодзима, однако самурай Цунэтоо, который отвечал за него, решил самолично, что место это не годится для ссылки: слишком близко имелась большая гавань, куда заходили корабли. Он увез дайнагона с острова и поселил в горах, в уединенном храме Арики, в уезде Нивасэ, неподалеку от границы, разделяющей земли Биттю и Бидзэн. Менее десяти тё[198] отделяли владения Канэясу Сэноо в краю Биттю от храма Арики в Бидзэн. Оттого-то Нарицунэ, живший в поместье Канэясу, с душевным волнением встречал даже порыв ветерка, веявшего со стороны Арики.

Однажды он решился спросить Канэясу:

— Сколько дней пути отсюда до Арики, где находится мой отец?

Тот, рассудив, как видно, что говорить правду не следует, ответил:

— Ближним путем будет дней двенадцать-тринадцать!

Слезы потекли по щекам Нарицунэ, и он промолвил:

— В древности Япония делилась на тридцать три края, потом стало их шестьдесят шесть… Земли Бинго, Биттю и Бидзэн составляли когда-то