На следующее утро, как ты догадываешься, дорогой читатель, настроение у меня было преотличное. Я выспался и наелся и чувствовал себя так, словно совершаю запланированную долгую прогулку. Добраться до цели — это лишь вопрос времени. Надо было запастись терпением и просто жить! Я направился к деревне, втайне рассчитывая на вкусный ужин. Аппетит разыгрался быстро, а ведь я шел всего каких-нибудь два часа.

Русский вырос на дороге словно из-под земли. Выбора у меня не оставалось. Винтовка висела у русского на плече, он не снял ее и не поднял, увидев меня. Голова моя слегка закружилась, но я продолжал механически переставлять ноги, идя ему навстречу. Откуда он только взялся? Ах да, он вышел с боковой тропинки. Удастся ли мне разыграть равнодушие? Разыграть? Ужас был так силен, что ничего играть я не мог, я мог только тупо идти вперед и положиться на случай. Если он снимет с плеча винтовку, то я брошусь на него и задушу!

Русский не спеша поднял к шапке правую руку, затянутую в перчатку, и буркнул приветствие. «Добрый день», — невнятно ответил я по-румынски и прошел мимо. Пройдя мимо русского, я ускорил шаг — я просто не мог с собой ничего поделать.

Мне повезло, что густая борода скрывала мимику, а надвинутая на лоб кэтчулэ оставляла глаза в тени. Как только русский скрылся из вида, я стремглав убежал с дороги в лес, чтобы спрятаться в чаще. Аппетит и предвкушение сытного ужина улетучились в мгновение ока. Это было предостережение. Да, предостережение свыше! Никогда не выходить на исхоженную дорогу, внимательно прежде не осмотревшись! Покидать спасительные горы можно только в случае крайней необходимости. Я чувствовал, как бешено стучит сердце по ребрам: бум, бум, бум! Оно было право. Я действительно ни бум-бум не соображал! Здесь, у подножия гор, тоже были русские. Теперь я знал это на собственном опыте. Что говорили мне сегодня лесорубы? Они не слышали о русских, и они говорили чистую правду. Горизонт их мира был очень узок, он ограничивался несколькими соседними деревнями. Об этом мне стоило подумать! Некоторое время я пребывал в полной растерянности, но потом сумел взять себя в руки. Я углубился в лес и продолжил путь в одиночестве. У меня с собой было немного хлеба, погода стояла отличная.

С наступлением ночи я развел костер, спрятавшись в глубоком ущелье. Спал я урывками, то и дело просыпаясь. Иногда я разговаривал вслух. Я произносил: дерево, снег, ветер. Наверное, я произносил и слово «ночь». Я обращался к себе на ты. Теперь я слился с лесом, я стал его частью, его диким зверем.

Следующий день начался очень тяжело.

Солнце не светило с неба. Еще ночью начался мелкий противный снегопад. Словно тонкая ткань, снег дрожал над костром, покрывал мою одежду нежной пленкой. Ничего не изменилось, когда я тронулся в путь. Снег продолжал идти. Снегопад был не сильным, но он не желал прекращаться, и солнце по-прежнему было скрыто за темными облаками. Я потерял ориентацию и шел по лесу наугад. Я продолжал идти вперед, приблизительно определяя нужное направление. Это было невероятно, чтобы я вместо того, чтобы идти вперед, шел назад. Но полной уверенности в этом у меня не было: узкие тропинки ветвились и перекрещивались в самых разнообразных направлениях, никогда не шли строго прямо, поэтому могло случиться всякое. Сомнения не покидали меня, но я решил положиться на удачу. Ветер усилился, я начал мерзнуть, меня стал донимать голод. Теплее не становилось, наоборот, с каждой минутой становилось все холоднее. Да, мне пришлось несладко. Но надо было идти, идти вперед. Жизнь беспощадна, она требует от тебя всего, на что ты способен, — она требует физической силы, крепости духа. Ты снова становишься первобытным человеком, живущим на краю ада. Ты становишься зверем, когда идешь так, как я шел по горам сквозь лес.

Ветер превратился в бурю, надо было искать деревню, и к полудню я ее нашел. К горе прилепилась пара домишек. Это был заброшенный в глушь маленький хуторок. Ветер дул мне в спину, подгоняя к ближайшей хатке. Я постучался. Никто ни о чем меня не спросил. Дверь бесшумно открылась, и я вошел в сени. Хозяева сразу распознали в незнакомце немца. И опять эта радость, это сердечное понимание! Муж, жена и четверо детей наперебой старались чем-нибудь мне угодить. «Niams! — то и дело слышалось в комнате. — Niams!» Не успел я сесть на табуретку, как с меня стянули опинчи и обмотки; ноги мои тотчас погрузили в таз с холодной водой, а потом добрая женщина растирала мне ноги до тех пор, пока они не потеплели. Потом меня покормили: супом — горячим супом, мамалыгой, да еще не пожалели пары яиц с салом, пожарив мне яичницу! Мне было тепло изнутри и снаружи, я до отвала наелся, набив свой ненасытный желудок. Обед увенчала огненная зуйка. Такие вот люди живут в горных деревнях. Как же они были добры к жалкому, оборванному, голодному немцу! О, христиане нашего отечества, вам следовало бы устыдиться. В этой хатке скоро случилось то, что сильно способствовало счастливому исходу моего побега.

Во второй половине дня в дом вошел какой-то человек.

— Доброго здоровья! — произнес он на чистейшем немецком языке.

Я, немного растерявшись, рассмеялся в ответ. Нетрудно сказать по-немецки «доброго здоровья».

— Как дела? Как ты сюда попал? — спросил человек на безупречном немецком и уселся за стол. — Ты немец?

— Я вырос на Буковине. Да, я немец. Если угодно, но и румын тоже. Ха-ха! Ему налили самогон, он тотчас опрокинул стакан, и ему налили еще.

— Так выходит, что мы, можно сказать, земляки, — сказал я, не веря своему счастью.

Он снова поднес стакан к губам, выпил и вытер губы тыльной стороной ладони.

— Мы братья, понимаешь ты? Братья!

— Да, мы братья, — поддакнул я, и глубокое значение этого слова наполнило радостью мое сердце.

Человек сам взял со стола бутылку и налил самогон в стакан.

— Добро пожаловать! За тебя! — Он в мгновение ока опорожнил стакан. Все присутствующие приветливо посмотрели на меня.

— Спасибо, спасибо тебе! — ответил я и в знак приветствия и благодарности поднял руку.

Откуда появился в доме этот немец, этот румын с немецкой кровью в жилах? Оказывается, его привела — тайком от меня — старшая дочь хозяев. Его звали Франц. Судьба давно забросила этого человека в эти глухие места. Он был оригинал и чудак, можно сказать, космополит, старый коняга, на котором, видимо, изрядно покатался черт. Да и смех его был больше похож на лошадиное ржание, и губы он оттопыривал, как лошадь, открывая длинные желтые зубы, окаймленные красными деснами. В узде он точно никогда не ходил!

Семья с живым интересом приняла участие в нашем разговоре, в разговоре, в котором они не понимали ни одного слова, но они все равно внимательно следили за нашими интонациями и модуляциями голоса, угадывая смысл сказанного. Мы говорили о плене, войне, Германии, родине. Звуки родной речи заполнили маленькую комнатку. За стенами были горы, снег, лес. Ветер, завывая, бился в стекла окон, сотрясал дверь. Этот теплый уют, этот вольный разговор со старым Францем на языке родины — это было неслыханное счастье, это была награда, дар богов! Самые интересные места нашей беседы Франц переводил на румынский.