— Да… Ну конечно…

— Я смутно припоминаю, что когда-то знавал семью Брайт. — Он помолчал, как бы пытаясь напрячь память. — Из Лейк-Дистрикт, кажется.

Амелия, хмурясь, помолчала.

— Сомневаюсь… У мужа миссис Брайт не было никаких родственников в Лейк-Дистрикт.

— Так, значит, это были йоркширские Брайты! — вкрадчиво протянул Мастерс.

— Нет! — поспешно ответила Амелия. — Они из Девона.

— Ах вот оно что… Знавал я и девонских Брайтов. Они жили возле Плимута.

— Ничего подобного! — возразила Амелия. — Родственники Брайта проживали в северной части графства.

— Значит, в Барнстапле!

— Нет, в Дипфорде! — воскликнула она. — Это крошечная деревушка.

— Тогда я не знаю их.

На лице Амелии отразилось явное облегчение.

— Дипфордские Брайты жили очень маленькой семьей, — деланно беззаботно пояснила она. — Мистер Брайт был последним в роду.

— Какая жалость! Так, значит, у него не осталось никаких родственников?

— Нет.

— Вам нравится Лондон, мисс Фарлей?

— Я нахожу его интересным. — Амелия была почти счастлива переменить тему. — Весьма познавательным.

— Сильно отличается от деревни?

— Естественно.

— Я понял, что вам с миссис Брайт не часто удавалось выбраться в Лондон при жизни мистера Брайта?

— Он был так немощен… Он не любил путешествовать.

— Понятно.

«Ничего мне не понятно, — подумал Маркус. — Что ж, попробуем зайти с другого конца».

— Пожалуй, я все-таки выпью чаю.

— Сейчас попрошу миссис Шоу принести свежий чай! — поспешно вскочила Амелия.

Чай ожидали в тягостном молчании. Когда миссис Шоу внесла поднос, Маркус взял чашку и подошел к окну возле рабочего стола Ифигинии. Взглянул на залитую солнцем улицу.

— Прекрасный день для прогулок. — Незаметно наклонив чашку, он пролил чай на свежий номер «Морнинг стар», лежавший на краю стола.

— О Боже! — испуганно вскрикнула Амелия.

— Проклятие! Какой же я неловкий!

Амелия вскочила:

— Стол будет испорчен!

— Позовите экономку! — приказал Маркус тем тоном, которым он пользовался в случаях, когда рассчитывал на немедленное повиновение. Этот тон всегда действовал безотказно, позволяя ему всегда добиваться своего.

…Со всеми, кроме Ифигинии, мрачно подумал он. Миссис Брайт вообще не подчинялась приказам.

— Сейчас позову миссис Шоу! — Амелия кинулась к выходу.

Маркус вынул из кармана большой носовой платок и принялся вытирать чай.

— Думаю, ничего страшного не произойдет, если, конечно, вы поторопитесь.

— Бегу! — Амелия неуверенно покосилась на него через плечо. — Кузина обожает этот стол, ведь он выполнен по эскизу ее отца. — Она распахнула дверь. — Миссис Шоу! Пожалуйста, идите скорее сюда! Пролили чай!

Маркус осторожно приподнял край каталога и бросил быстрый взгляд на кипу бумаг. То, что он искал, оказалось эскизом ряда городских зданий. «Брайт-Плейс»— было подписано под рисунком.

Он поспешно положил каталог на место — как раз в тот момент, когда в библиотеку вбежала Амелия.

— Миссис Шоу уже идет, — сообщила она.

— Я собрал большую часть чая. — Маркус смял в руке перепачканный платок. — Газета впитала в себя остальное.

Миссис Шоу ворвалась в комнату с огромной тряпкой в руках.

— Ну, где здесь пролили чай?!

— Вот здесь. — Маркус отошел от стола. — Это я виноват. Но мне удалось почти все вытереть.

В дверях показалась Ифигиния. Поверх белого муслинового платья на ней была белоснежная накидка. В одной руке она держала белую шляпку со страусовым пером, в другой — большой белый фартук.

Несколько секунд Маркус ошеломленно смотрел на нее. Ифигиния казалась такой чистой, такой невинной — чище нетронутого белого снега. Как жаль, что в мире нет ничего более обманчивого, чем невинность…

Он быстро взял себя в руки:

— Небольшая неприятность. Я пролил немного чая на ваш стол. Но к счастью, с ним ничего не случилось.

— Вы меня успокоили! — Она надела шляпку и завязала ленты под подбородком. — Ну вот, теперь мы можем идти, милорд. Я сгораю от желания увидеть коллекцию греческих амфор!

— Конечно, — кивнул Маркус. — А это еще зачем? — Он кивнул на фартук.

— Белый цвет чрезвычайно эффектен, но имеет свои недостатки, — сделала гримаску Ифигиния.

Через полтора часа они стояли в могильной полутьме огромного музейного зала. Весь пол был заставлен обломками статуй, кусками мрамора, разрозненными фрагментами древних построек. Золотистые пылинки танцевали в узком солнечном потоке, лившемся из высокого окна. Глубокая древняя тишина стояла над залом…

Казалось, Ифигиния нисколько не замечает гнетущей атмосферы музея — завернутая в свой огромный фартук, она беззаботно порхала между экспонатами, полная веселого равнодушия к их вековой мрачности.

Ее жизнерадостность так заразительна, подумал Маркус.

Несмотря на то что он в свое время специально изучал наиболее важные особенности классической архитектуры, античность сама по себе никогда особо не интересовала его. Маркус был человеком нового времени. То есть он предпочитал изучение астрономии и возможностей паровых двигателей.

Но сегодня он, к собственному удивлению, вдруг попал под очарование пыльных археологических экспонатов.

Он смотрел на Ифигинию, изучавшую роспись античных ваз… Ей к лицу углубленное созерцание, подумал Маркус. Такой красивой он видел ее лишь однажды — в своих объятиях в галерее Лартмора.

Если бы он не знал всей правды, то мог бы предположить, что тогда она впервые в жизни испытала блаженство в мужских руках.

И тут, безо всякого предупреждения, в нем проснулось желание — горячее, сладостное, почти невыносимое. Маркус был потрясен — и почти возбужден. А самое главное — глубоко разочарован.

Эти внезапные жгучие вспышки страсти посещали его все чаще и с каждым разом становились все сильнее и сильнее. Этим утром он проснулся на рассвете — и понял, что мужество его окаменело, как у мраморной статуи.

А теперь пришел в возбуждение при одном лишь взгляде на Ифигинию, порхающую по музею… Все это было бы очень забавно, если бы не причиняло чертовских неудобств.

Сладостное предвкушение становилось уже почти невыносимым. «Скоро, — решил Маркус. — Очень скоро я буду любить ее…»

Или это произойдет совсем скоро — или он отправится в Бедлам.