Преподобный Уиллард поднял глаза. Серо-зеленые, как у Леви.

– Однако сложилось так, а не иначе. Мой сын мертв, она жива. – Он кивнул в сторону Джет. – Вот почему вы были прокляты.

– Все начал ваш родственник, нам не оставили выбора. Прошло уже триста лет, а наши судьбы по-прежнему связаны из-за той давней истории. Разве так должно быть?

Джет в замешательстве посмотрела на тетю.

– И все же именно я схоронил сына, – сказал преподобный Уиллард.

Джет покачнулась и осела на землю, не в силах бороться с головокружением. Изабель кое-как подняла ее на ноги. Преподобный Уиллард встал со стула и встревоженно наблюдал за происходящим.

– Помогите, – велела ему Изабель.

Поддерживая Джет с двух сторон, они усадили ее на стул.

– Дыши медленно и глубоко, – сказала ей Изабель. Она встала рядом с преподобным Уиллардом, ее хоть и дальним, но кровным родичем, поскольку Уилларды были прямыми потомками человека, от которого у Марии Оуэнс родилась дочь. – Она просто юная девушка, которой случилось влюбиться, – сказала Изабель человеку с суровым лицом, не желавшему признавать их родство. – Кем надо быть, чтобы счесть это проклятием?

Преподобный Уиллард не нашелся с ответом. Раздавленный горем, он нес на плечах груз трехсотлетней ненависти и вражды.

– Когда мы сумеем друг друга простить, мы снимем проклятие. Вам это известно не хуже, чем мне.

Преподобный Уиллард посмотрел на Джет, и только теперь, увидев его вблизи, она поняла всю глубину его горя. У него было лицо человека, потерявшего все, полностью опустошенного. Джет все же сумела подняться на ноги. Она стояла над могилой Леви, и ей хотелось лишь одного: лежать в земле рядом с ним, упокоиться в вечности в его объятиях.

– Кладбище скоро закроется, – сказала Изабель. – Нам пора уходить.

Преподобный Уиллард пошел следом за ними, держась на достаточном расстоянии.

– У него есть все основания меня ненавидеть, – сказала Джет тете.

– Ненависть и привела нас к тому, что случилось, – ответила Изабель.

Они сели в такси, и Изабель велела водителю подождать. Когда преподобный Уиллард показался в воротах кладбища, Изабель попросила таксиста выйти и помочь убитому горем отцу сесть на переднее сиденье. Тоном, не терпящим возражений, она объявила, что они отвезут преподобного Уилларда домой. Тот удивился, но у него уже не было сил воспротивиться. Он сел в такси и всю дорогу угрюмо смотрел прямо перед собой. Они доехали до его дома в полном молчании. Преподобный вышел из машины, не сказав ни единого слова, и направился к своей калитке, ни разу не обернувшись.

Когда они вернулись на улицу Магнолий, Изабель позвала Френни и Винсента присоединиться к ним в саду. Завтра утром они уезжают в Нью-Йорк, а значит, время пришло. Есть ночи, в которые надо помнить о прошлом, а не прятать его под замок. Триста лет назад люди верили в дьявола. Если случалось какое-то необъяснимое несчастье, в нем винили пособников князя тьмы, а вернее – пособниц, женщин, которых считали ведьмами и чародейками. Женщин, которые жили как им заблагорассудится, женщин со средствами, женщин, имевших врагов, женщин, которые не таясь заводили любовников, женщин, владеющих тайнами деторождения, – их обвиняли во всех смертных грехах, и самым яростным и беспощадным из обвинителей был местный судья Джон Хаторн, человек настолько ужасный, что его праправнук, автор «Алой буквы», изменил написание своей фамилии, чтобы откреститься от «проклятого наследия предков».

Любовь вспыхнула между ними, когда Мария Оуэнс была совсем юной, и это стало большой неожиданностью для обоих. Мария знала Хаторна только с лучшей стороны, ибо он был выдающейся личностью, уважаемым всеми судьей округа Эссекс, человеком большой души, пока его не испортили горечь и гордость и он не отправил на смерть девятнадцать ни в чем не повинных людей и не сломал жизни многим другим. Но Мария знала его до того, как он ожесточился душой, и была влюблена до беспамятства, и, наверное, он тоже любил ее по-настоящему. Когда между ними все закончилось, он подарил ей огромный сапфир и мешочек с бриллиантами и отослал ее прочь, надеясь, что больше они никогда не увидятся, поскольку он был человеком женатым, семейным, а она была юной девицей, чьи прелести сбили его с пути истинного. Возможно, он думал, что она его околдовала, потому что с тех пор, как они расстались, ему повсюду мерещилось богопротивное чародейство, и он был единственным из судей, связанных с охотой на ведьм, кто потом не раскаялся в своих деяниях.

Таким образом, Оуэнсы – это прямые потомки ведьмы и непримиримого гонителя ведьм, отчего и происходит их родовое проклятие: все они обречены так или иначе отвергать свою истинную природу. Ветвь Уиллардов восходит к одной из внучек Хаторна, вышедшей замуж за родственника Джона Проктора, повешенного как пособника ведьм, когда он попытался защитить ни в чем не повинных женщин от судейского произвола.

– Нас еще не было в те страшные времена, когда каждую женщину могли запросто обвинить в ведьмовстве и в сношениях с дьяволом. Мы не были ни судьями, ни обвиняемыми, но мы несем их в себе и должны с ними бороться. Лучшее, что можно сделать, чтобы победить в этой борьбе, – быть собой, принять себя целиком, безраздельно, все хорошее и все плохое в себе, радостное и печальное. От себя все равно не сбежишь. Бежать попросту некуда. Думается, ваша мама в конце концов кое-что поняла и поэтому распорядилась, чтобы ее похоронили среди своих. Мы такие, какие есть. Мы не можем стать кем-то другим.

Было уже очень поздно, в небе стояла огромная красная луна. Джет сидела, сжав губы в тонкую линию. Молодость смотрит в будущее, старость – в прошлое. Джет была совсем юной, но у нее уже было прошлое. В тот летний вечер, когда в траве стрекотали сверчки, когда птицы уснули на ветках деревьев и даже кролики угомонились, попрятавшись в норы, Джет отчаянно не понимала, как можно простить тех, кто обидел тебя, и как можно простить себя за обиды, которые ты причинил другим.

Они сидели в саду, за которым когда-то ухаживала и Мария Оуэнс. Жизнь человеческая коротка, она проходит мгновенно, но что-то все-таки остается. Любовь и ненависть, доброта и жестокость, они пребывают вовеки, передаваясь из поколения в поколение. Когда они наконец собрались пойти в дом, начался дождь. Это был свежий, зеленый дождь, который так нужен летом, когда все изнывает от зноя и жажды. Изабель постелила сестрам на чердаке, в той же комнате, где они жили прошлым летом, но Джет сказала, что наверху слишком жарко. Остаток ночи она просидела в гостиной, глядя в окно в ожидании рассвета. Утром она объявила, что с ней все в порядке, пусть даже это была неправда, и больше всего ей хотелось остаться на том зеленом холме, где упокоился Леви, где трава пахла так сладко и где не было ни начала, ни конца.

Лимузин привез их обратно в Манхэттен, пробиваясь сквозь серую мелкую изморось. Улицы были пустынны и плавились от жары. Они вышли на Восемьдесят девятой и встали на тротуаре, глядя на дом, в котором прожили всю жизнь. Но у них не было ощущения, что они дома. Френни вдруг поняла, что не может заставить себя войти внутрь. Винсент помог Джет выбраться из машины и неуверенно взглянул на Френни, как бы спрашивая, что делать дальше.