– Снимите с них цепи! – приказал Брат-Хранитель и, уловив тень надежды на лице Руджа, подмигнул ему.

– Стоит ли? – запротестовал Крун.– Если вдруг они захотят…

– Мы же все обсудили,– перебил Дорманож.– Их надо раздеть. Или ты полагаешь, что ради пустых опасений стоит разрезать такую хорошую одежду?

Отец-Наставник скрипнул зубами: гнусный риганец опять издевается над ним! И приходится терпеть. Требовать суда Величайшего – самоубийство. Один из лучших мечей Хуриды! А любой донос обернется против доносчика. Еще бы, любимчик Наисвятейшего!

Кормчий Рудж ненавидел Дорманожа много сильней, чем Отец-Наставник Крун. Но у него было еще меньше возможностей реализовать свою ненависть. И сейчас, и потом. Он видел оцепление, видел щетину копий позади повозки и уже понимал: на Данила рассчитывать бессмысленно. Да, Данил один стоит полусотни здешних солдат. Но чтобы отбить осужденных, полусотни мало. И сотни тоже мало.

«Значит, я умру»,– подумал кормчий.

Смерть его не пугала. Там, в Нижнем мире, Богиня заступится за него. Но Ними…

Четыре столба с перекладинами на противоположном конце площади. Подвешенный за ноги умирает иной раз несколько часов. Излюбленнейшая казнь Братства. Для чародеев и покусившихся на заветы Первого Наисвятейшего. Как будто настоящего мага можно убить, привязав за ноги к перекладине!

– Раздевайтесь! – скомандовал Дорманож, когда осужденных расковали.

Пальцы Ниминоа судорожно стиснули руку кормчего.

– Держись,– тихонько сказал он.– Я помогу тебе. «Лучше я, чем солдаты».

Будь Рудж один, он набросился бы на стражников, вырвал бы копье, дрался, пока не убьют. Но умереть сейчас – оставить ее в одиночестве среди палачей.

«Я мог бы убить ее там, в возке,– подумал кормчий.– Дурак!»

Нет, скорее всего, на такое ему не хватило бы духу. Для такого нужно быть Данилом. «О Богиня, помоги ей! Ты же все можешь!»

Данил расположился на кровле кузнечного ряда. Отсюда он видел оцепленный стражниками прямоугольник площади с виселицами на одной стороне и толпой монахов и солдат – на другой. И видел людей Сожри-Всё, рассеянных в толпе. Что-то многовато солдат. И монахов. Или здесь так принято?

– Многовато,– согласился атаман.– Но подожди до обеда. Останется самое большее полсотни стражников.

Данил кивнул. Чем меньше охраны, тем меньше риск потерять осужденных. Вряд ли кто из хуридитов опередит светлорожденного и успеет добить повешенных. За полчаса ни с Руджем, ни с Ниминоа ничего не случится. Молодые, кровь быстрая, выдержат.

На шеи осужденным накинули веревки, и четверо солдат погнали их через площадь. Монахи остались на месте. Между линиями оцепления оставалось шагов сорок. Слева и справа Рудж видел стражников, неподвижных, уперших в землю тупые концы копий. Зато народ за оцеплением веселился, как мог. Самые расторопные взобрались на крыши торговых рядов и оттуда орали всякую чушь, потешая остальных. Руджа оскорбления не задевали, но для Ниминоа это оказалось жестоким испытанием. Прикрывшись руками, она брела по теплой мостовой, не поднимая головы.

– Ты красивее их всех! – сказал Рудж.– Плюнь, не обращай внимания!

У виселиц солдаты передали осужденных шестерым палачам.

– Обнимите друг друга,– деловито распорядился старший.

– Давай-давай! – заорал он на удивленного Руджа.

Кормчий прижал к себе Ними – и тотчас тугая веревочная петля стянула их вместе: грудь к груди.

– А красивая пара! – заметил один из солдат.

– Я не отказался бы попробовать эту красоту поближе! – заявил другой.

– Кого именно? – осведомился палач, набрасывающий и затягивающий петли.

– Хорош болтать! – рявкнул старший.– Давай, железноголовые, марш отсюда! Нечего тут!

– К крысам тебя, кишкорез! Хреном своим командуй! – отругнулись солдаты.

Но отправились восвояси.

Палачи неторопливо, проверяя каждый узел, затягивали веревки.

– Колени болят,– пожаловался старший.– К дождю, значит. Проверь, не туго ли? Еще задохнутся. Ишь, толпа набежала. Как на ярмарку.

– А ярмарки давно не было,– сказал другой.– И зерно опять подорожало, второй раз за месяц.

– Купишь, не нищий,– буркнул старший.

– Ага, тебе-то хорошо, из самих рук Круна кормишься!

– Из его рук и крысе не прокормиться,– проворчал старший.– Ну все, переворачивай!

Четверо взялись за перекинутые через перекладины веревки, а старший с помощником обхватили притянутых друг к другу осужденных. Старший просунул руку между ног девушки, больно сдавил. Ними вскрикнула, изогнулась, насколько позволяли веревки.

– Не балуй,– прикрикнул палач. Осужденная не была для него женщиной. И человеком не была. Она – работа.

– Взялись – раз!

Четверо натянули веревки, старший с помощником, хекнув, перевернули осужденных вниз головой.

– Тяни веселей! – Старший придерживал связанных, пока их не подняли на нужную высоту, а тогда отпустил – и перевернутая площадь закачалась вокруг Руджа и Ниминоа.

Черная поверхность столба то приближалась, то удалялась. Кровь прилила к голове. Боли еще не было. И страха – тоже. Рудж вспомнил: монах говорил о быстрой смерти. Вряд ли такую смерть можно назвать быстрой. Значит, это еще не все?

Веревочные петли сдавили лодыжки, хватка палача ослабла, мир перевернулся… и Ниминоа почувствовала облегчение. Уже не важно стало, что она раздета и весь городской сброд пялится на нее. Теперь она знает, что ее ждет, а значит, нет страха перед неизвестностью. Перед всем, что может сотворить с ней изощренная фантазия святых братьев. Она умрет. Не сразу и мучительно, но зато рядом с Руджем. Могло быть страшнее, намного страшнее…

– Ты как? – спросил кормчий.

– Ничего. Ногам только больно.

– Это скоро пройдет. Скоро ты перестанешь их чувствовать. Мы…

И тут он услышал знакомый гудящий звук… Стрела! Данил!

Рудж дернулся, изогнулся… и действительно увидел Данила! На крыше одного из навесов, с мечом в руке, кричащего… Сумасшедший! Ему не справится с таким количеством солдат!

– Данил! Не надо! – закричал Рудж.– Не надо! Беги!

– Не очень,– констатировал Дорманож, когда стрела Отца-Наставника Круна воткнулась в землю позади виселиц.– Ты, брат Треос.

– Прости, брат, но у меня что-то с рукой,– с лицемерной интонацией произнес Треос.– Благодарю за честь, но сегодня я не стрелок.

«Хитер,– подумал Дорманож.– Не хочет подчеркивать позор Наставника».

Брат-Хранитель пожал плечами, надел защитную рукавицу.