— Какое, Лер? — невесело ухмыльнулся я. Кто мне совсем недавно пенял, что умею жути нагнать? Сама не лучше! Но наезжать на подружку всё же не стал. Вернее, стал, но по другому поводу: — Ты же биолог! Да даже я, инженер-самоучка, могу точно тебе сказать: нет такого излучения, которое бы воздействовало на живые организмы положительно! Условно нейтральное в разумных дозах или изначально вредное — да сколько угодно! Но чтобы вот так вот, время вспять повернуть для отдельно взятого тела?.. Не, бред!

— Как ты сказал? Время вспять? — вцепилась в мою оговорку Лерка.

— Эй, вот даже не начинай! — пресёк я демагогию на корню. — Время вспять не повернуть! Я имею в виду, как естественный физический процесс! В нашем континууме «пространство-время» уж точно! Доказано наукой!

— А если не в нашем?

— Чего?! Лер, да ты сама себя слышишь? В континуум «время-пространство» можно попасть только в момент космического перехода! На космическом же корабле, оборудованном прыжковым генератором! Ты представляешь, насколько это здоровенная бандура? Не придумали ещё переносного! И даже просто передвижного! А к нему ещё и реактор нужен!

— Вань, Вань, не горячись!

Да, действительно… что это я так разошёлся? За живое задело, что ли? Ладно, Елагин, ты же спец по всякой ориентальной фигне, ну-ка, расслабься! Вдо-о-о-ох… вы-ы-ы-ы-ыдох… фух! Вроде отпустило.

— Всё, я в норме, — успокоил я подругу. — И вообще… допустим, что наш, кхм, пациент и впрямь каким-то невероятным образом угодил в реверсивный временной поток… и тогда возникает закономерный и предельно логичный вопрос: почему в таком случае он тебя помнит? И профессора помнит? И всё, что с ним происходило до, кхм, инцидента? И знает, что у Ильи Елагина есть сын? Ведь если это реальный реверс, то откатиться должны были все процессы, в том числе и психические! Он должен был потерять память и опыт отмотанных назад лет! Просто потому, что он не перепрыгивал из одной пространственно-временной… или будет вернее временно-пространственной точки? А, пофиг! Короче, он не переносился из точки в точку, а двигался вместе с потоком! И переживал при этом эволюционные процессы! Только с обратным знаком!

— Да поняла я уже!

— Да я не тебя убеждаю, — отмахнулся я. — Сам себе не верю, блин. Бред же!

— Бред, — вынужденно согласилась со мной Лерка. — Даже моя неприглядная версия выглядит реалистичнее.

— Ты бы хоть намекнула!

— Даже не проси, чтоб не сглазить! — помотала головой девушка. И снова задумалась: — Но тогда как?

— Понятия не имею! Может, ещё этого гаврика поспрашиваем? — внёс я рацпредложение.

— Да он спёкся… — усомнилась подруга.

— И фиг ли? Он единственный наш источник информации! — возмутился я. — Что теперь, не трогать его? Я, знаешь ли, излишним человеколюбием не страдаю.

— Ладно, давай!

— Давай. — Присев на корточки прямо перед аборигеном, я поводил у него перед глазами ладонью, но реакции не дождался и растерянно осведомился в пространство: — А что делать? Он же в этой, как её?.. В прострации!

— По роже похлопай, — предложила Лерка, поколебавшись секунду. — А если не поможет, воды плесни.

— И на том спасибо, — хмыкнул я, подпустив в голос сарказма. — Хорошо хоть, искусственное дыхание «рот в рот» не предложила!

— А смысл? Он и сам дышит!

— А, толку от тебя! — отмахнулся я от подруги. И, как та и советовала, легонько хлопнул Лукиньо по щеке: — Эй, болезный! Очнись уже!

Результата, как и следовало ожидать, не воспоследовало. Равно как и после второго удара. И после третьего. И нескольких последующих. Понятно, что со всей дури бить я постеснялся — цель-то не вырубить к хренам, он и без того, как в старой присказке, ушёл в себя, вернётся нескоро. Цель — привлечь внимание. Но прямолинейный и, скажем откровенно, грубоватый метод не сработал. Надежда вроде как появилась — после шестой, если не ошибаюсь, оплеухи Лукиньо дёрнулся. Но обрадовался я рано, поскольку изменились только внешние проявления прострации: теперь абориген ещё и раскачиваться начал, что твой ванька-встанька. С небольшой, но вполне заметной амплитудой.

— Если ты ему ещё пару раз вмажешь, он вообще язык вывалит и слюни пустит! — подначила меня наблюдавшая со стороны Лерка. — Может, хорош уже? Давай воды плеснём?

— Давай! — протянул я руку.

— Зачерпнуть нечем!

— Да ладно! И ты заметила!

— Дурак!

— Ладно, — поднялся я на ноги, — сейчас в глайдере гляну…

Впрочем, занырнуть толком в кабину я не успел, среагировав на Леркин испуганный голос:

— Вань?! Что это с ним?!

— С ке… — обернулся я и запнулся на полуслове, потому что взгляд мой почти моментально упал на Лукиньо, с которым явно творилось что-то неладное. — Ох и ни хрена ж себе! Лер, отойди в сторону!

К счастью, девушка уже и сама сообразила, что от подозрительно быстро расширяющегося пятна на песке лучше держаться подальше, и отскочила к кромке воды.

Что за пятно? Да кто бы знал! На вид — типичнейший мокрый песок, то есть более тёмный и плотный по сравнению с остальным. И так-то ничего бы необычного, если бы не эпицентр. И да, вы правильно догадались — это Лукиньо. Я даже грешным делом подумал, что он под себя сходил (ну а что? он же в неадеквате, реакции не контролирует), если бы не одно «но»: пятно распространялось равномерно во все стороны. То есть почти идеальный круг. Так при всём желании не напрудишь, даже в штаны. Ну и второе обстоятельство — сам Лукиньо. Позу он не менял и по-прежнему покачивался, но, такое ощущение, что… таял? Хотя нет, скорее испарялся — столь же равномерно, как и пятно разрасталось. А ещё… хотите верьте, хотите — нет, но он прямо на глазах молодел. Он и до того выглядел юнцом лет от силы семнадцати, а тут каких-то несколько секунд — и уже больше двенадцати-тринадцати не дашь…

— Вань, ты видишь, видишь?!

— Вижу! Подальше держись, не дай бог, краем зацепит!

— Чёрт-чёрт-чёрт…

Охренеть… но как?! Локальный реверс времени? А каков радиус явления? А если и меня?.. Пронзённый этой мыслью, я проворно отскочил к Лерке, схватил её за руку и потянул вдоль кромки воды подальше от глайдера. К чести девушки, та и не думала сопротивляться, разве что не пожелала оторвать взгляд от невероятного зрелища, так что пришлось пятиться. Впрочем, я и сам глазел, опасаясь даже мигать.

А поглазеть было на что, между прочим. Потому что в один далеко не прекрасный момент «испарение» сменилось… «расплавлением»! Кожа Лукиньо на всех открытых взгляду частях тела вдруг потекла, как нагретый воск, но, вопреки моим ожиданиям, «мясо», то бишь