Ирина положила на стол очки и тоже засмеялась — и такому сходству предложений, и непохожести ситуаций, и тому, что весна, и тому, что основной инстинкт существует независимо от того, что мы о нем думаем, кого-то радует, а кого-то калечит, но жизнь идет, и так должно быть.

— Ну и что ж ты ему, Свет?

— Да пусть гуляет! Тоже мне… Сейчас вот все брошу и поеду с ним развлекаться в грязном фургончике! — Девушка захохотала, а потом прикрыла рот ладошкой и, осмелев, добавила: — Ну, у шефа, конечно, «тойота»!

Ирина показала ей кулак, и все вместе опять расхохотались.

В три часа после обеда машина Степана, как всегда, вернулась на стоянку возле офисного здания. Шеф вышел, кому-то позвонил, потом зашел в свой кабинет, просмотрел бумаги и набрал по внутреннему телефону Ирину.

— Ира, готовность пять минут, едем за город, посмотришь дачу одного моего знакомого, вот тебе и будет полигон для первой ландшафтной практики. Он человек деловой, занятой, ему некогда там ковыряться, поговоришь, расспросишь, чего он хочет, и предложишь несколько вариантов на выбор. Собирайся.

Ирина согласилась, но вдруг заволновалась — теория теорией, но первый собственный проект — это такая ответственность. Она думала походить какое-то время учеником при опытном дизайнере, которого Степан хотел переманить из другой конторы, а так вдруг и самостоятельно…

«Ну, поеду погляжу. Отказаться всегда можно. Зачем-то же училась? А уж журналов и книг накупила по теме, так просто дыра в бюджете за последнюю зиму. Ведь надо как-то теорию выводить на практический уровень и превращать знания в умения, а умения — в деньги. Ну, Господи, помоги!» — подумала Ирина, повесила на плечо сумку и вышла из кабинета. В дверях оглянулась на девушек, услышав опять хихиканье, и показала им кулак, но совсем не сердито, а с улыбкой.

День был по-весеннему солнечный, умытый вчерашним дождем, зеленел город, Степан ловко выкрутился по небольшим улочкам на трассу, которая вела на север, и прибавил скорость. В двух словах он рассказал о заказчике, что это его давний знакомый, нормальный, без придури, ученый, достаточно обеспеченный человек, нервы мотать не будет, как бывает с «мажорами», и деньги заплатит, но хочет, чтобы сделали по душе.

— Да кто ж вашу мужскую душу разберет? — вздохнула Ирина, и вдруг взгляд ее остановился на двух пластиковых стаканчиках из-под кофе, которые стояли в подставках слева на уровне ее коленей, соответственно, справа от Степана. Стаканчики были прозрачные и еще влажные, а на полочке под ними стояла открытая коробочка конфет «Рафаэлло».

Возникла пауза, из приемника лилась музыка восьмидесятых, Степан бросил взгляд на Ирину, потом на стаканчики и конфеты и развел руками, на миг отпустив руль.

Какое-то время они ехали молча.

— Ира, это не совсем то, что ты думаешь, — сказал шеф.

— Так обычно говорят жене. Не надо оправдываться. Я — человек посторонний, — сдержанно произнесла Ирина, глядя, как быстро пролетают в боковом стекле придорожные деревья.

— Да все равно никто не поверит. Ни жена, ни ты, никто. Ты — меньше всех остальных после того, что пережила сама.

Ирина молчала. Степан достал сигарету, опустил стекло и закурил. Машина мчалась вперед, люди в ней, которые казались теперь представителями разных лагерей, молчали. Но через несколько минут Степана прорвало. Наверное, он почувствовал в Ирине единственного человека, перед которым он мог выговориться, доверив свое наболевшее.

— Да. Это женщина, — сказал он, кивнув на два пластиковых стаканчика. — И я действительно ее люблю. Давно. Нет, не какая-то пустоголовая модель, как у твоего дурака. Это уже немолодая женщина, большой души и большой силы воли. Хоть я и не скрываю, что для меня она — прежде всего женщина. И я хочу ее как женщину.

Ирина молчала, уперев взгляд в точку от разбившейся на лобовом стекле мошки, и не видела ни дороги, ни солнечного дня. Она сжалась в комочек и думала о том, нужно ли ей выслушивать откровения мужчины, который идет тропой ее бывшего, давя, будто танком, своих близких, которые прожили с ним столько лет? Зачем он, такой сильный и хорошо устроенный в жизни, ищет ее понимания и поддержки, зная, как долго она сама зализывала раны, причиненные таким же самцом? Ирина молчала.

— Эти отношения тянутся уже больше шести лет. Почти семь. Да. Все началось странно, как в кино. Ты тогда как раз была в декрете. Я заехал в банк оплатить какие-то квитанции. Просто по дороге остановился возле маленького платежного отделения. И в тот миг на него совершили вооруженное нападение. Не каждый день и не каждому приходится такое пережить. Я взрослый человек, но и у меня еще долго крутилось перед глазами то, что тогда произошло: трое мужчин влетели в небольшое помещение и, угрожая оружием сотрудникам и двум клиентам, «сняли» кассу. Я слышал, как материл кассиршу парень с пистолетом, размахивая им в окошке кассы, когда та потянулась нажать кнопку… А немолодой мужичок-охранник, который сидел в уголке в камуфляже и без оружия, так и остался там сидеть. И сколько раз потом нас с ней вызывали в милицию, на допросы, «снимали пальцы» еще на месте, опрашивали сто раз о том, что и как произошло, составляли фотороботы… И как мы с ней курили сигарету за сигаретой на ступеньках перед оцепленным красно-белой ментовской лентой отделением, и как тряслись ее руки… Это ж она была тем кассиром… С этого все и началось.

Ирина молчала. Какая ей была разница — двадцать лет любовнице Степана или сорок? Какая разница, где и как он с ней познакомился — в казино или при ограблении банка? Почему, когда она приложила столько усилий, чтобы загнать свое прошлое в архив, он ворошит ее мысли о супружеской измене и даже ищет какого-то понимания и сочувствия?!

— Конечно, я понимаю, ты считаешь, что все мужики козлы, кобели и всякое такое. И что как только появляются деньги, мы прыгаем в гречку.

Ирина молчала. А что спорить — она действительно так думала.

Степан остановил машину и опять достал сигарету.

— Дача заказчика вон за тем перекрестком. Ты все молчишь. Да и я не знаю, что хочу от тебя услышать — поддержку, совет или откровенное осуждение. Все равно. Просто я хочу спросить тебя: если два человека могут быть счастливы, сделав несчастными еще двоих, имеют ли они на это право? И лучше ли, когда несчастных четверо, если ничего не менять?

Ирина молчала. Трудная это математика. И неоднозначная.

— И главное, — Степан затянулся и немного помолчал, — я не изменяю своей жене.

Ирина оторвала взгляд от раздавленной на стекле мошки и удивленно повернулась к шефу.

— То есть? — выдохнула она.

— Мы никогда не спали вместе.

Ирина помолчала, нахмурила брови, что-то дрогнуло в уголках ее губ, с которых сорвалось:

— За семь лет?! Расскажешь жене!

— Я говорил. Да, собственно, это ничего не меняет. Я хочу только ее и хочу быть только с ней.