— Нужно постараться жить дальше. Вот смотри, мне тоже больно! — Бэлка вдруг стала лицом тереться о жесткие стебли с острыми шипами, и хоть было темно, я отчетливо увидела, как на ее белой коже появляются раны. — Мне больно, но я же не бегу вешаться!

— Прекрати! — я схватила ее за плечи. — Физическая боль ничего не стоит.

— Не ты решала, появляться ли тебе на этот свет, не тебе и решать, когда убираться отсюда, — выпалила мне в лицо Бэлка свой аргумент. — Ты думаешь, я не знаю, чем отличаются душевные страдания от телесных?! Знаешь, почему я так долго тебе не писала и не звонила? Зализывала раны. В этой долбаной Америке я до беспамятства влюбилась в долбаного американца. А он, вдоволь накувыркавшись со мной, взял, да и женился на долбаной американке! А ведь это гораздо хуже, чем если бы его обвинили в убийствах и он погиб бы в автокатастрофе! Гораздо хуже!!!

— Хуже, — кивнула я.

— Ну и что? Что?! Я же не выпрыгиваю в окно! Не травлюсь, не вешаюсь, не вскрываю вены! Нужно постараться жить дальше. Слава богу, что я настояла сделать гостиную на первом этаже! — Она отхлебнула из бутылки виски. Потом влила виски в меня. Разбитые губы обожгло, но я выхлебала почти половину бутылки, не останавливаясь.

Только спасительный хмель не торопился отключать мозги.

— Пойдем, я положу тебя спать, — Бэлка встала, подхватила меня за подмышки и, толкая в спину, погнала в дом, как заблудившуюся корову.

В доме она постелила мне на диване, села рядом со мной, в ногах, фальшиво спела какую-то глупую детскую песню, а потом снова стала уговаривать меня жить. Она уговаривала меня до рассвета — долго, нудно и неубедительно, пока сама не заснула, откинувшись на спинку дивана.

Когда первые лучи солнца робко заглянули в распахнутое окно, я потихоньку встала, сказала: «Прости, Бэлка», вылезла в окно и направилась к своему мотоциклу.

Я поняла, что никто и ничто мне не сможет помочь. Я поняла, что больше всего на свете хочу побывать на том месте, где погиб Бизя.

Сазон, чтобы выжить, придумал, что его «сынку» жив. А я ничего не могла придумать. Я просто решила своими глазами увидеть то место, где он сгорел.

Дикий пляж был пустынным и тихим. Я оставила «Харлей» на дорожке, ведущей к морю, а сама спустилась вниз и пошла по песчаному берегу, осматривая крутой склон. В одном месте, где был каменистый приступок, трава и ветки кустарников были сильно опалены. На живописном зеленом склоне это место чернело зловещим, страшным пятном. Скорее всего, здесь и произошел взрыв.

Я постояла еще немножко, приложив к глазам козырьком руку, потом быстро разделась, сняла очки, бросила их на песок и пошла в воду.

Я люблю плавать. Больше, чем плавать, я люблю только быстро ездить.

Я заплыла далеко и нырнула как можно глубже. «Утопиться, что ли?» — задала я себе вопрос, хотя совершенно точно знала, что именно для этого я и нырнула. Когда воздух в легких почти закончился, в мозгу вдруг мелькнула мысль: «А ведь я не видела его мертвым!» А вдруг, как у старины Шекспира: он думает, что она отравилась и кончает с собой, а она, очнувшись от сна, и поняв, что его уже нет, тоже накладывает на себя руки? Или как-то на так?.. В общем, стабильно грустная во все времена история…

У меня еле хватило сил, чтобы вынырнуть и доплыть до берега. Я плюхнулась на живот и хотела закрыть глаза, но какие-то узоры на хорошо утрамбованном песке, удержали мое внимание.

Может, это ветер художественно вывел на песчаной поверхности слово «ЛЮБЛЮБЕДУ»?

Я дотянулась до очков, нацепила их на нос и убедилась, что мне не почудилось. Нужно быть полной дурой, чтобы подумать, что ветер способен нарисовать такое сложное, такое смешное слово.

Я перевернулась на спину и засмеялась. Нужно было быть полной дурой, чтобы поверить, что Бизя мог сгореть в автозаке, как последний кретин.

Я вскочила и ногой затерла заветное слово. Никто не должен знать, что он жив. Никто, кроме меня и Сазона. Я быстро оделась и помчалась к «Харлею». Мобильный мой замяукал, на дисплее высветился Бэлкин номер.

— Со мной все нормально! — крикнула я в трубу. — Все очень нормально, Бэлка! — Я засмеялась.

— Я тут с расцарапанной рожей сижу, из дома не могу выйти, а ты… у тебя все очень нормально?! — возмутилась Бэлка, но я нажала отбой. Я не могла говорить.

У меня теперь много дел. Чтобы Бизон мог воскреснуть, мне нужно как можно быстрее найти «молоточника».

* * *

Офис Сени Гавичера находился на шестом этаже здания, похожего на муравейник. Здесь в каждой комнатенке ютилась какая-нибудь фирма, и разобраться, кто к кому и зачем шел, было практически невозможно. Наверное, поэтому вахтер — седой дедок в камуфляже — без зазрения совести спал, развалившись на стуле и похрапывая. Он говорил всем своим видом: «Да идите вы куда хотите! А я за свои деньги могу и поспать».

Я, не пользуясь лифтом, взлетела бегом на шестой этаж и без проблем нашла нужную комнату.

Вероятно, у меня был слегка сумасшедший вид, потому что секретарша, пилившая ногти, слова мне не сказала, когда я пинком открыла дверь в кабинет ее шефа.

Гавичер, как и вахтер, спал, откинувшись на спинку кресла и смачно похрапывая. В отличие от дедка, лицо его было прикрыто газетой, которая, при каждом выдохе вздрагивала и трепетала.

Я подошла, сдернула с него газету, и в порыве творческого вдохновения вылила ему на голову воду из графина, стоявшего на столе. За те деньги, которые ему заплатил Сазон, я считала себя вправе сплясать у него на башке чечетку, а не то, что разбудить его этим невинным душем. Очевидно, Гавичер тоже так считал, потому что не стал возмущаться. Он вздрогнул, открыл чернющие наглые глаза, посмотрел на меня, улыбнулся и сказал:

— Очень хорошо, что вы меня освежили. Я так крепко задумался, что не заметил, как вы вошли. — Он пятерней пригладил мокрые волосы.

— Да меня тут никто не заметил, даже вахтер, — усмехнулась я и уселась на стол, прямо напротив него. Резко запахло спиртным и я не сразу сообразила, что это воняет водка, которую детектив Сеня держал в графине вместо воды. Гавичер, не выразив никакого неудовольствия, быстро скинул с себя мокрый пиджак, закатал рукава светлой сорочки и настежь открыл окно, впустив в помещение волну загазованного воздуха.

— Боже, какое утро! — воскликнул он и сцепил короткие ручки на своем обозначившемся пузце. — Какое роскошное свежее утро!

— Я хочу знать все, абсолютно все, что вы успели сделать по делу моего мужа, — сказала я. — С кем вы встречались, с кем разговаривали, что разузнали, какие существуют зацепки! Давайте, выкладывайте!

— Анна! — взвизгнул вдруг Гавичер. — Анна!!

И кто только порекомендовал его Сазону как лучшего в городе детектива?!

В комнату зашла секретарша. У нее тоже было заспанное лицо. Лет ей было слегка за сорок — возраст, когда визги начальства уже не пугают.