Сообщество, членом которого считает себя человек, не обязательно должно быть реальным, т. е. состоять из конкретных живых людей. Например, хорошо известное стихотворение в прозе И. С. Тургенева «Русский язык» редко цитируют полностью. Сделаем это:

Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей родины, – ты один мне поддержка и опора, о великий, могучий, правдивый и свободный русский язык! Не будь тебя – как не впасть в отчаяние при виде всего, что совершается дома? Но нельзя не верить, чтобы такой язык не был дан великому народу![68]

Хотя состояние русского общества и российского государства и 1880 г. вызывало тягостные раздумья, тем не менее поддержку и опору Тургенев находит в ощущении своей принадлежности к некоему реально не существующему сообществу людей, поскольку язык – понятие нематериальное, а носители же этого языка и формировали то сообщество, которое вызывало у Ивана Сергеевича отчаяние. Сходную мысль о языке как основе социальной самоидентификации субъекта мы находим в Нобелевской речи Иосифа Бродского и в его эссе («Меньше единицы», «Полторы комнаты», «Поклониться тени»[69]). Поэт считает, что язык в большей степени определяет общество, чем общество – язык; иначе говоря, он первичен по отношению к материальным факторам как детерминанта социального и индивидуального самоощущения человека.

Патриотизм чаще всего основан на самоидентификации людей как членов метафизических, т. е. не имеющих материальных объектов, могущих служить символом единения, сообществ. Классический пример влияния субъективных категорий на вполне материальное развитие событий – переименование улиц в блокадном Ленинграде. Действительно, боевые действия велись успешнее людьми, которые живут в городе, где есть Невский проспект, Садовая улица и Дворцовая площадь, чем жителями города с проспектом 25-го Октября, улицей 3-го июля и площадью Урицкого.

Чтобы удовлетворить потребность в социальной самоидентификации, человек должен определить, какая из социальных групп в данный момент для него наиболее важна (рис. 3.6). Поведение человека и внутренний мир его душевных переживаний строятся на основе самоидентификации как члена определенной группы: члена семьи, гражданина того или иного государства, представителя нации, члена трудового коллектива, болельщика футбольной команды и т. д. Обычной является смена самоидентификации. Человек бессознательно ассоциирует себя с наиболее успешным на данный момент сообществом (приятнее болеть за чемпиона, а не за вечного середнячка).

Рис. 3.6. Бартоломе Мурильо. Мальчик с собакой. Сообщество, членом которого человек себя считает, не обязательно должно состоять из людей. Картина Мурильо замечательно передает и радость мальчика, и радость его собаки. Положительные эмоции возникают в результате удовлетворения их социальной потребности в самоидентификации как членов одного сообщества. Другой распространенный пример комбинированного сообщества – человек и его автомобиль. Нежные слова, которые употребляет человек, обращаясь к своей машине, свидетельствуют о том, что его отношение к ней гораздо богаче, чем просто как к предмету роскоши в качестве показателя социального положения и символа престижа. В английском языке все объекты, кроме людей, обозначаются местоимением среднего рода. Исключение составляют домашние животные и машины. Автомобиль для мужчины – she (она), а для женщины – he (он). Самоидентификация себя как члена сообщества, состоящего из себя и своего автомобиля, может вызывать разительные перемены личности. Такая трансформация описана в романе «Кристина» Стивена Кинга[70]

Кроме того, очень важно, насколько комфортно чувствует себя человек в данном сообществе. Однажды в Германии библиотекарша, услышав, как возле копировальной машины я, естественно по-русски, отсчитываю вполголоса страницы, заговорила со мной. Она уехала из Чехословакии в начале 1970-х гг. (после оккупации 1968 г.) и среди прочего сказала удивившую меня вещь: «Мы вас (русских) так ненавидели, а сейчас нам так вас не хватает». Можно сделать вывод, что этой женщине так и не удалось интегрироваться в немецкое общество. Она идентифицирует себя как «жителя стран социалистического содружества».

Легко видеть, что в разные моменты времени может доминировать различная самоидентификация. В новелле С. Цвейга «Жгучая тайна»[71] очень тонко описано изменение отношения мальчика к матери (от любви до ненависти и обратно), которой он сначала мешал встречаться с любовником, а потом понадобился, чтобы скрыть измену от мужа.

Слово «измена» и означает изменение социальной самоидентификации. Как правило, она считается равнозначной предательству. В общем виде это не так. Предательство – это измена, причиняющая ущерб бывшему сообществу. Примером измены без предательства может служить бегство на Запад резидента советской разведки в республиканской Испании Александра Орлова. Почувствовав, что вскоре его должны арестовать и расстрелять, он в 1938 г. перешел к американцам. При этом Орлов написал Сталину, что если его родственники не будут репрессированы, то он не выдаст никого из советских агентов. Обе стороны выполнили свои обязательства. Орлов передал западным спецслужбам только общую информацию, касающуюся структуры советской разведки, методов сбора информации, вербовки и т. п. Но не назвал ни одного имени! А у него на связи был среди прочих знаменитый Ким Филби. Прочие социальные потребности – точнее, их набор – у каждого человека соответствуют стилю приспособления личности (см. главу 6). Все они присутствуют и у животных. Основные из них – потребность в доминировании (приоритетный доступ к витальным ресурсам; у человека универсальным витальным ресурсом являются деньги) и в лидерстве.

Основная мотивация лидерства очевидна в любви хозяина к своей собаке. Собака – ни в коем случае не друг человека, она – верный раб, преданный слуга. Именно в таком качестве ее ценит и любит хозяин. Если собака не вздрагивает от нетерпения в ожидании команды хозяина, если она не впадает в тоску, когда он подолгу с ней не разговаривает, то такая собака человеку не нужна. Разумеется, речь идет не о служебных собаках, а о так называемых диванно-сторожевых, о собаках-компаньонах. Люди, любящие собак, имеют, как правило, выраженную потребность в лидерстве, которую не могут удовлетворить в отношениях, сложившихся в других социальных структурах. Те же, кто предпочитает собакам кошек, либо не имеют выраженной потребности в лидерстве, либо реализуют ее в других сообществах. Этим объясняется хорошо известная закономерность большей симпатии женщин к кошкам, а мужчин – к собакам.