Один из работников открыл клетку, слониха вышла из нее, но идти не смогла, мешали цепи, и упала на колени.

Появившийся откуда-то немолодой худощавый мужчина с темной, цвета жженого сахара кожей спешно приблизился к ней. Он был одет не в форму, а совсем по-домашнему — мятая клетчатая рубашка, широкие изношенные штаны. Мужчина начал ласково гладить серо-коричневую голову слонихи и говорить ей на ухо что-то успокаивающее. Когда один из работников хотел подойти поближе, он остановил его сердитым повелительным жестом.

Повинуясь его уговорам, слониха с трудом поднялась с колен.

— Это отец Гифта, — выдохнула Мартина, кивая в сторону худого мужчины. — Спорим?

— Отец, не отец, — ответил Бен тоже шепотом, — надо как следует разобраться. Что же тут происходит?

— Даже из своей тележки вижу… Опыты над животными! Так бы и разогнала их всех!

Мартина сделала попытку вылезти из-под полотенец, но Бен не позволил ей.

— Погоди немного, — сказал он. — Нельзя выдавать себя.

— Понимаю. Но не могу смотреть на это! И отец Гифта — если это он — тоже хорош! С ними заодно! Представь на месте этих несчастных слонов нашу Добрячку!.. Или Джемми и других! — Она содрогнулась, — Может, старик тоже пленник? — предположил Бен. — Только не в цепях.

— Эй! Ты кто такой? — окликнул Бена еще один проходивший мимо работник. — Где твой личный знак?

Бен не знал, что ответить, но, к счастью, рядом снова оказался тот бритоголовый мужчина, с кем он уже говорил.

— Оставь его в покое, Ниппер, — сказал он. — Это новенький. Тебя как звать-то, парень?

— Бен, сэр.

— Ладно, Бен, бери свои тряпки и марш в лабораторию. Там есть что подтирать.

— Слушаю, сэр.

Он подтолкнул тележку. Мартина еще глубже зарылась в полотенца. Она вдруг подумала, что, пожалуй, предсказания тетушки Грейс продолжают сбываться: четырехлистник, нарисованный на самолете, в конце концов привел их с Беном сюда, где круги и где слоны, которые, как говорила тетушка, «приведут к правде». К их правде. Остается только ждать… Нет, не ждать, а делать что-то, чтобы эта правда скорее открылась!

Мартина не могла ощущать себя словно с завязанными глазами, она опять отбросила полотенца, выглянула из тележки.

У больной слонихи снова подогнулись передние ноги, она упала и уже не пыталась встать. Так называемый отец Гифта продолжал гладить ее голову. Остальные слоны переступали с ноги на ногу, звенели цепями, уши у них шевелились — им хотелось прийти на помощь упавшему сородичу, но они не могли ничего сделать.

— Бен, — забыв, где она находится, почти в полный голос проговорила Мартина, — мы должны что-то… Я не могу больше…

Как известно, терпение не было одним из ее достоинств. Но Бен обладал им.

— Мартина, — рассудительно сказал он, — если нас разоблачат и задержат, все будет кончено и спасать придется не слонов, а нас самих. Мы должны отсюда…

Он не окончил — Мартина выпрыгнула из тележки и уже стояла рядом с ним на не слишком твердых ногах, однако голос у нее был тверд, когда она возмущенным тоном произнесла:

— Ты говоришь о нашем спасении? Как ты можешь думать о нем, когда перед нами больная — может быть, умирающая слониха, и мы должны спасать ее, а не думать о том, как удрать отсюда! Я никуда не пойду! Слышишь?

Бен смотрел на нее, не зная, что ответить. Потом огляделся.

Бритоголовый и двое других работников о чем-то говорили в другом углу помещения и не обращали внимания на ребят. Однако тот, кого звали Ниппер, с удивлением и тревогой глядел на них и уже достал из кармана мобильник.

— Бен, — умоляющим голосом сказала Мартина, — беги куда-нибудь! Скорей! Без меня… Разыщи Гифта или позвони в полицию и потом возвращайся.

— Чушь! — не слишком вежливо ответил он. — Мы затеяли все это вместе и останемся вместе до самого конца. Но сейчас… По-моему, сейчас один из работников уже вызывает охрану. Нужно что-то делать, не теряя времени…

* * *

А Мартина и не теряла его: пока Ниппер и другие приходили в себя от удивления, увидев вдруг в этом засекреченном месте неизвестно откуда взявшуюся светловолосую белокожую девчонку, та уже подбегала к ним.

Она не слишком хорошо представляла себе, что им скажет и как поведет себя, но твердо знала сейчас одно: она, Мартина, обладает свойством, даром, умением — называйте как хотите — лечить животных. Оно появилось у нее давно, еще когда она была совсем маленькой и пробовала лечить кошек, собак… И часто вылечивала их. Даже одного гуся. В младших классах ее за это «ведьмой» дразнили. А уже в последние время разве не вылечила она жирафа Джемми, леопарда Хана и совсем недавно буйвола?..

Все эти мысли промелькнули у нее за считанные секунды, пока она шла к тому месту, где лежала больная слониха, и все люди, кто был там, смотрели на нее как на явление с другой планеты.

Ниппер хотел задержать ее, но бритоголовый его остановил.

— Погоди! Посмотрим, чего она хочет…

Мартина подошла к отцу Гифта, присевшему рядом со слонихой, и опустилась на колени. Он поднял на нее усталый обеспокоенный взгляд, но ничего не сказал. Первой заговорила она.

— Вы разрешите мне помочь вам, мистер Гифт?

Не скрывая удивления от того, что она знает его имя, он молча кивнул. Мартина наклонилась над огромной головой слонихи, близко увидела ее глаза под густыми длинными ресницами, бросающими тень на серо-коричневую шкуру. Тело слонихи дрожало. Мартина осторожно прикоснулась к ней, увидела, как слеза скатилась у нее по щеке.

Раскрыв сумку, с которой она не расставалась, Мартина уверенно достала оттуда бутылочку с наклейкой «№ 9». Грейс объясняла ей, что эта растительная настойка применяется для улучшения работы сердца. Правда, сейчас какое-то шестое чувство говорило Мартине, что огромное животное страдает не от болезни сердца, а от тоски — потому что его лишили главного: свободы, родни. И жить ему теперь незачем.

Мартина положила бутылку обратно в сумку, даже не раскрывая. Она будет лечить слониху не с помощью снадобий, а только с помощью своей мысли, слова — своего непонятного никому, и ей самой, дара любви, сочувствия, сострадания. Она положила обе руки на левый бок слонихи. На ее сердце.

— Каким именем вы ее называете, мистер Гифт? — спросила она.

— Руби,[23]— тихо ответил тот. — Я зову ее Руби…

Но Мартина уже не слышала его. И не видела — никого и ничего. Руки у нее становились все горячей и горячей, словно кровь закипала в венах. До этого, когда ей приходилось лечить зверей, в голове у нее рождались образы древних воинов, вооруженных копьями; она видела большие стада, гурты, стаи животных или птиц, а также людей в масках, изображающих буйволов, слонов, волков. Сейчас перед глазами у нее была Савубона. И тоже — звери… звери…