Заключение сделки – это долгий процесс. Оснащение операционных и кабинетов интенсивной терапии по всей области – это вообще очень длинная история… А тут надо действовать активно: спасать человека. Лидия поселилась у меня. Я познакомила ее со своими родными, с мамой. Я вела переговоры с больницами. Я сопровождала ее на всех обследованиях – переводила для нее все, что говорили врачи и медсестры, дословно. Я держала ее за руку, перед тем как наркоз завладел ее сознанием. Я сидела у ее кровати, когда она приходила в себя. Я организовала для нее послеоперационную реабилитацию. Возила на природу. Выбирала вместе с нею парик. Конечно же, я не могла брать для этого фирменных денег и платила за все из своего кармана.

Когда лечение было окончено и Лидия собирала чемоданы, чтобы возвращаться домой, подкралась потихоньку зима. Приближалось Рождество, и атмосфера праздничного чуда уже охватила наш город. Из витрин, украшенных хвойными ветками и огоньками, глядели на нас ангелы; на сене, в декорациях вертепа, вокруг фигур святого семейства замерли овцы и пастыри, возвышались деревянные короли. На площадях продавали глинтвейн и сладкую вату на палочке, под шарманку кружились карусельные лошадки. Люди радостно толпились на площадях и центральных улицах, несли в руках свертки и пакеты с подарками.

Лидия уезжала домой, полностью вылечившись. За день до ее отъезда я пригласила хирурга, который ее оперировал, с женою к нам на ужин. За окном порхал редкий снежок и сразу таял, коснувшись стекла. Лидия благодарила нас со слезами. Проведя при ней неотлучно три месяца, я тоже чувствовала себя связанной с ней узами самой теплой дружбы. Расставаясь, мы крепко обнимались и давали друг другу обещания скорой встречи.

И действительно, неожиданно для меня, весной эта встреча состоялась. Совсем короткий разговор за чаем, в моем фрайбургском офисе.

Если бы нам разрешили распорядиться прожитым и стереть навсегда один эпизод из своей жизни, но только один, – я выбрала бы это чаепитие.

Трейлеры приходили куда надо и привозили что надо. Почти все, что должно было быть поставлено в сибирские больницы, благополучно достигало своих адресатов. Шла непрерывная «текучка» с бумагами, звонками, больницами, транспортными компаниями и таможнями… Мы обрастали все новыми контрактами, заказчики платили, фирмы поставляли, наличные деньги шли в Москву для поддержания работы офиса, для зарплаты сотрудникам, для оплаты перелетов и переговоров, но… Эдик совсем перестал отчитываться и только требовал наличных. Я чувствовала, что мы, несмотря на внешний успех, подошли к критической отметке – и мои сны беспомощно сигнализировали о чем-то.

Стоп, тяжелое мельничное колесо, стоп. Несколько лет я беспрекословно снабжала наличными деньгами «мою Москву», доверяя и не проверяя. И теперь – впервые отказала своему партнеру. Стоп, Эдик: сначала ты мне предоставишь полный, исчерпывающий отчет за предыдущую сумму.

Эдик недобро притих.

В это же самое время выяснилось, что здесь, во Фрайбурге, мой налоговый консультант, который был и советником, и бухгалтером, и составителем всех отчетов по деятельности обеих фирм для налоговой инспекции, не выполнял и половины обязанностей. Он не воровал, нет, но он просто не занимался своими клиентами, среди которых была и я, закрывая глаза на их дела. Одним словом, то, за что он был ответственен и за что получал от меня гонорар, – не выполнялось. Я выяснила, что декларации подавались не вовремя, платились за это штрафы, а некоторые виды налогов вовсе не отчислялись. Я не могла себе представить, что такие дела могут твориться здесь, в моей Германии, где все у всех по полочкам и папочкам лежит, где все законопослушны до тошноты, где на красный свет даже пустынную ночную улицу никто не перейдет!

В угаре непрерывной офисной работы я занялась еще и бухгалтерскими делами, и сменой налогового консультанта. Я снимала тогда квартиру прямо над своим офисом, и можно было из кровати отправиться на работу, а после работы, через несколько ступенек вверх, упасть в кровать. Так и работала, как робот. Рано утром выпивала чашку кофе и выкуривала две сигареты, затем спускалась в жерло офиса.

Подъезжал почтальон со своим нагруженным желтым велосипедом и, улыбаясь, передавал мне почту прямо через открытое окно… Я следила за ним с тоской заключенного, который может видеть в свое окошко кусочек улицы, по которой идут беззаботные прохожие, или ласточку, бездумно и свободно разрезающую небеса. Как я хотела поменяться с почтальоном местами!!! Ему – все это… Пусть берет все мои деньги и офис со стильной мебелью, но пусть забирает и весь бизнес: бумаги, счета, переводы, грузовики, сопровождения, переговоры, подписи, а мне – дайте мне этот желтый велосипед, эту радость и эту весну за окном!

Однажды я спустилась в офис как обычно, ранним утром, и вздрогнула, открыв дверь. Из факса змеилась бумага, устилая собою пол. Это были двадцать шесть заявлений об увольнении от сотрудников московского офиса.

«Для вас ничего не поменяется, все останется как есть, – объяснял им Эдик, – просто с определенного дня вашим шефом буду я»…

В кресле, нога на ногу, лицо непроницаемое и наглое, сидел он сам, Эдик. На нем был безупречный костюм и один из его шикарных галстуков, которые он любил выбирать в специальном магазине во Франкфурте, только там – желтый в синюю крапинку. На стуле, поближе к столу, в позе строгой, не развязной, сидел адвокат Шульц – Эдик представил его.

– Все кончено, – объявил Эдик. – Мы расстаемся, и с этого момента я работаю один.

Я ушла наверх в свою квартирку и опустилась на край дивана. У меня в голове жужжал целый улей – какое интересное новое ощущение… Сняла трубку и позвонила своему другу, юристу. Он велел мне ни о чем не говорить с Эдиком, только в присутствии своего адвоката – но «своего» адвоката у меня не было.

Я не помню как, но ведь как-то я прожила этот день. Я помню, что в последующие дни я боялась выходить на улицу – мысль о том, что я встречу Эдика, который, вероятно, еще здесь, повергала меня в глупый ужас.

Получила немедленно сообщение от экспортного директора фирмы-поставщика, чье имя мы носили, что они замораживают все выплаты до прояснения ситуации. Выплаты мне, как не справляющейся и растерявшей сотрудников. Все было продумано и подготовлено. И адвокат, прислуживающий Эдику, был, оказывается, отрекомендован ему тем же экспортным директором…

Мой сон обещал мне выживание.

Покуда я искала приличную адвокатскую контору, в которой будет вариться омерзительная каша под названием «раздел имущества с Эдиком», – я же не могла просто отстраниться от дел, хоть бы и мечтала об этом: меня держали контракты, гарантии, оборот – время шло. Я не могла поделиться своей сложной историей ни с друзьями, которые и так скептически относились к избранному мной направлению в бизнесе, ни тем более – с родными… Мама всегда причитала: «Ох, что ты там делаешь, в России, что ты вечно придумываешь!»… Мне и так приходилось всегда защищать свой выбор, и теперь что же, следовало публично признаться, что все они были правы? Ну уж нет! Я изо всех сил старалась отвлечься, проводить вечера в веселой компании, в которой никто не говорил о бизнесе… Замороженные обязательства фирмы-поставщика не отмораживались, и сибирский контракт был выполнен не по всем пунктам: а именно не был выполнен важнейший из пунктов, которого не существует ни в договорах, ни в отчетах.