«Ещё один верный пёс Ольгира, – с досадой подумала она. – Так занят рассматриванием меня, что даже на свои дощечки не поглядывает».

Ингрид посмотрела Ситрику в лицо, и тот робко опустил глаза. Она фыркнула.

– Что собираешься изобразить? – спросила Ингрид, принимаясь развязывать шнурки на башмаках.

– Хотел записать речь святого отца, которую слушал сегодня в церкви. Я не запомнил её так хорошо, как хотелось бы. – Ситрик улыбнулся, принявшись царапать воск. – Так глупо то, что я запомнил лишь чувства, что испытал, пока слушал. Сами слова не остались в голове…

Ингрид не слушала его. Подобрав подол платья, она уже шла к воде. Полотняная была мутнее и грязнее её родной реки, однако холодное прикосновение воды к ступням пробудило в Ингрид былое волнение. Она сделала несколько шагов и остановилась, зачерпнула воду горстью, умылась, омыла по локоть руки.

– Тебя тянет к реке, как ребёнка к луже, – донёсся до неё голос Ситрика.

Ингрид обернулась, взглянула на него, и искренняя улыбка коснулась её губ.

– Зашёл бы тоже. Вечер тёплый, – предложила она, но Ситрик качнул головой.

Ингрид пожала плечами и зашла глубже. Пальцы ног пощипывала мелкая голодная рыбёшка, но в мутной воде Ингрид не могла рассмотреть её. Она подумала о том, что её река сливается с Полотняной, а значит и воды с родного местечка несёт этот упорный поток. От этих мыслей на душе стало спокойнее. Знал бы только старик Хаук, что не стоит ему печалиться о дочери… Она справится.

Глаза защипало от слёз, и Ингрид зажмурилась, прогоняя их. Из воды она не выходила, пока ресницы не стали сухими, благо Ситрик позволял ей быть с рекой столько, сколько она пожелает.

Солнце склонилось над горизонтом. Становилось зябко, и Ингрид наконец вышла из воды. Она уселась на плащ рядом с Ситриком, и тот отодвинулся чуть от неё, загораживая рукой своё письмо.

– Хочешь, я прочитаю тебе, когда закончу? – поинтересовался он, и Ингрид безучастно пожала плечами, что Ситрик расценил как согласие. – Тут совсем немного осталось.

Он продолжал прикрывать рукой письмо, как будто Ингрид умела читать. На краткий миг это рассмешило её. Наконец Ситрик принялся рассказывать, посматривая на написанное, но Ингрид слушала его вполуха, то и дело бросая взгляды на стражников на городской стене да на тех, что стояли у ворот. Солнце опускалось, и длинные пёстрые тени упали на берег, скрыв деву и юношу от невнимательного или случайного взора. Сейчас стражникам пришлось бы смотреть против солнца, чтобы что-то разглядеть. Речная вода ослепляюще блестела на закате. Ингрид неспешно поднялась с плаща, но Ситрик, увлечённый речью, не обратил на неё никакого внимания. Шаги её были неслышимы, хоть она и не старалась скрыть их звука.

–…Сказал ему о том, что правильные да праведные поступки приведут к жизни вечной. Но только, чтобы поступать праведно, надо правильно понимать закон. Кем полагать ближнего своего? Каждого ли?..

Ингрид зашла за спину Ситрика. Тот обернулся, сбившись, бросил на неё короткий взгляд. Ингрид кивнула ему, будто сообщая, что она тут и не собирается его покидать. Ситрик продолжил.

–Кто мой ближний? Окажется ли это разбойник, погубивший друга моего, человек, о ком добрые слова летят впереди него, или же это будет незнакомец, чьих поступков я не знаю. Господь указал, что всякого должно считать ближним, кто бы он ни был, особенно ежели он нуждается в помощи…

Ингрид запустила руку под чепчик, вытаскивая из волос костяную шпильку. Тугая и тяжёлая коса, раскручиваясь, рухнула ей на плечи. Ингрид отбросила волосы и удобнее перехватила шпильку правой рукой. Пальцы её были холодны, но кость была словно лёд. Острая игла насквозь пробила бы шею при должном усилии. Ингрид отвела руку, прикидывая, как именно нанести удар.

Надобно бы подойти ещё на шажок…

–…Не думай о том, кто ближний, но думай о том, как ты можешь стать кому-то ближним. Ближний – не только твой друг, твой сын, отец или брат. Это каждый, кого бы ты смог сделать другом своим, даже не зная его. Это каждый, кто ждёт помощи. Тот, мимо кого прошли, оставив умирать израненного в пустыни…

Ингрид замахнулась, уже предчувствуя, как кровь обдаст её руку теплом. Рыбу копьём добывать и то сложнее. Но для начала надобно было бы заткнуть ему рот левой рукой – рыба, в отличие от человека, безмолвна.

– Эй! – совсем близко кого-то окликнул звонкий детский голос, и Ингрид вздрогнула всем телом. Ситрик замолчал.

Занесённая шпилька выпала из её рук и прилетела прямо на колени Ситрику. Он недоумённо посмотрел на украшение, а после перевёл взгляд на Ингрид.

– Забери, – наконец проговорила она громче, чем хотелось. – Мне ни к чему от тебя такие дорогие подарки. Серебра, что подарил мне Ольгир, хватит уже на покупку нескольких лошадей. От тебя мне ничего не нужно. Тем более ты моему роду никто.

Ингрид, не скрывая дурного расположения духа, снова уселась на плащ. Ситрик хотел было возразить, но наткнулся на колючий взор и, заметно расстроившись, поднял шпильку.

Недалеко на берегу показался мальчишка, который незаметно ото всех прошмыгнул к деревьям. Его-то и кликали. Вскоре на берег высыпала дразнящаяся гурьба ребятишек от мала до велика.

– Она тебе не понравилась, да? – непонимающе спросил Ситрик.

– Мне ни к чему, – сквозь зубы повторила Ингрид.

Ситрик замолчал. Речь его была не окончена, но гомон детей перебивал его негромкий голос.

– Здесь стало шумно, – с досадой произнёс он. – Наверное, меня не будет слышно.

Ингрид не отвечала. Они так и сидели молча, каждый со своей нелюбовью поглядывая на чумазую гурьбу детей в хилой берёзовой рощице. Ингрид распустила волосы и, чтобы занять дрожащие руки, вновь принялась переплетать косу.

– Когда будешь говорить перед людьми, держись увереннее, – вдруг произнесла она. – Твой тихий голос будут слушать, если ты будешь говорить уверенно.

– Ты что-то знаешь об этом? – Ситрик был удивлён.

– Мой отец скальд. Он учил меня правильно говорить и петь. Я, правда, не пробовала складывать свои слова, только его запоминала. Дюже сложно это для меня. Никак не давалось. Я только на дудочке могу сыграть немного.

Глаза Ситрика загорелись.

– Когда епископ подарил мне несколько листов пергамента, я первым делом стал записывать речи скальдов. Я так тренировал скоропись, – от воодушевления сбивчиво принялся рассказывать Ситрик. – Правда, мой сгорбленный над листами