Но из правительства и военного руководства в тыл отправляли лишь второстепенные структуры. Ставка и верхушка партии оставались. В народе живет предание, как Сталин ездил к святой Матроне Московской, спрашивал ее совета, удастся ли удержать столицу. Во всяком случае, доподлинно известно, что святая Матрона предсказывала многим – Москва устоит, и уезжать не надо. Объективные источники подтверждают и другое – сам Сталин не намеревался никуда бежать. Восстанавливать порядок он взялся лично, строго одернув Кагановича и других запаниковавших помощников. Минирование метро и прочие подобные меры были отменены, как и массовые увольнения. Налаживалась планомерная эвакуация людей со своими предприятиями и организациями.

20 октября Москва была объявлена на осадном положении. Бандитов, паникеров, вражеских агитаторов приказывалось расстреливать на месте. Город готовился драться. Витрины заложили мешками с песком, рубежи обороны строились уже и в самой Москве – по окраинам, Садовому кольцу. Впрочем, вскоре стало выясняться, что слова митрополита Сергия: «За нас молитвы всего светозарного сонма святых, в нашей земле воссиявших», – оправдываются в полной мере. Паника, охватившая Москву, опоздала! В те самые дни, когда столицу выворачивало наизнанку, положение уже выправлялось.

Три советских армии, стоявших в районе Твери, Ставка выделила в новый, Калининский фронт под командованием И. С. Конева. Ему приказали контратаковать, невзирая ни на что, и немцам на этом участке не позволили развить успехи, замкнуть очередное кольцо. А во второй половине октября залили беспрерывные дожди. Шоссейные дороги были разрушены, а раздолбанные машинами проселки затопило морями грязи. Немцы проклинали русское бездорожье. Русские тоже его проклинали. Надрывались, вытаскивая застрявшие машины, повозки, увязших до брюха лошадей. Хотя на самом-то деле передышка оказалась кстати для обеих сторон. Нашим войскам она предоставила то самое время, которое требовалось для восстановления рухнувших фронтов.

Но и немцы в наступлении выдохлись, понесли потери. Теперь подвозили по железным дорогам подкрепления, восполняли израсходованное топливо, снаряды. Ко всему прочему, дожди подорвали сопротивление советских армий, державшихся в окружениях. Снабжение к ним доставляли по воздуху, а сейчас самолеты не могли подняться с раскисших аэродромов. Кончались боеприпасы, и немцы оттесняли наших солдат в леса и болота. Они голодали, мокли и мерзли без крыши над головой, в летнем обмундировании. Больные и изнеможенные, падали духом. Поодиночке, группами, а потом сплошным потоком потекли сдаваться. В двух котлах, вяземском и брянском, немцам досталось еще 680 тыс. пленных. Всего же за первые полгода войны в немецком плену оказалось 3,9 миллиона человек! 80 % от довоенного состава Красной армии! Вооруженные силы приходилось создавать заново – из необученных новобранцев, ополченцев, досрочных выпусков училищ. А это, в свою очередь, вело к ошибкам, просчетам, лишним потерям. Кто мог спасти Россию, кроме Господа?

Распутица парализовала боевые действия не только под Москвой. На юге грязь развезло еще сильнее, и командующий группой армий «Юг» фельдмаршал Рундштедт рассудил, что кампания 1941 г. окончена. Приказал подчиненным войскам закрепляться на линии «Миус-фронта» – от Азовского моря по р. Миус. На строительство погнали окрестных жителей. Их дома бесцеремонно разбирали на бревна. Как люди будут зимовать, в каком овраге замерзать, оккупантов не интересовало. Зато сами они готовились зимовать со всеми возможными удобствами. Оборудовались блиндажи и казармы, прикрывались траншеями, дотами, минными полями.

Но на севере неожиданным образом задержалась солнечная погода. Орудия загрохотали на южном берегу Ладоги, советские войска во второй раз пытались прорвать блокаду Ленинграда. Вражеский прорыв под Москвой перечеркнул эти планы. Операцию отменили. Выделенные для нее дивизии срочно грузили в эшелоны и отправляли защищать столицу. Об этом узнал командующий группой армий «Север» фон Лееб и окрылился – вместо контрнаступления участок фронта возле Ладожского озера ослаблялся!

Ведь через озеро вела последняя трасса в Ленинград. Восточный берег оставался в руках русских, через Тихвин сюда подходила железная дорога. Лееб спланировал удар именно здесь. Перехватить железную дорогу, на реке Свирь встретиться с финнами и замкнуть второе кольцо блокады. Перекроется отдушина для подкармливания Ленинграда, и он погибнет. В состав группы армий «Север» как раз прибыли значительные подкрепления. В том числе Голубая дивизия, сформированная из испанских добровольцев. В СССР она сражалась очень лихо и доблестно. Правда, отличалась и отвратительной дисциплиной. Германские военачальники шутили: «Если вы встретили солдата в расстегнутом мундире, небритого и пьяного, не спешите его арестовывать. Может быть, это испанский герой».

Голубую дивизию фон Лееб поставил на острие прорыва. 16 октября она вместе с германскими частями форсировала Волхов, захватила плацдарм в районе Грузина. Командующий 4-й советской армией Яковлев растерялся. Промедлил организовать контратаки. На плацдарм переправлялись крупные силы, отшвырнули его войска. Захватили Большую и Малую Вишеру, быстро рванули в глубину нашей территории и влетели в Тихвин. Овладели единственной железной дорогой, доставлявшей грузы на Ладогу. В Ленинграде это сказалось сразу же. Пришлось уменьшать пайки. Снабжение по рабочей карточке снизили до 500 г хлеба, по иждивенческой – до 250 г. Начался голод.

Советская Ставка поняла, какими последствиями грозит прорыв. Яковлева заменили Мерецковым, приказали остановить врага любой ценой. Подмоги не было, все резервы направлялись к Москве. Под Тихвин выщипывали по батальону, по роте с более спокойных участков. Две дивизии взяли даже изнутри блокады, из Ленинграда. Вывозили через Ладогу катерами и баржами. Но финны, по своему обыкновению, вели себя эгоистично. Нажимали не там, где нужнее, а где полегче. Взяли Олонец, перерезали Беломорско-Балтийский канал. А на кратчайшем направлении к немцам русские стягивали силы, наращивали оборону. Понеся потери, финны тут прекратили усердствовать. Пускай немцы пробиваются навстречу. Но и немцы не пробились. Переброшенные наперерез советские части непрерывно контратаковали. Сами были обескровлены, но и противника вымотали. Войска фон Лееба чуть-чуть не дотянулись до Свири и до финских позиций [81].

Однако на подступах к Москве вызревало столкновение неизмеримо большего масштаба. Здесь изготовилась 51 дивизия, из них 20 танковых и моторизованных. А советское руководство стягивало сюда лучшие части с других фронтов, перевозило только что сформированные соединения из Сибири, Средней Азии. Бесценная информация поступила из Токио, от разведчика Рихарда Зорге. Он сообщил, что японская верхушка приняла решение – пока не вступать в войну с русскими. Это позволило снять значительные контингенты с Дальнего Востока [18].

По советской традиции 7 ноября, в годовщину Октябрьской революции, на Красной площади маршировали парады. В годы войны эту традицию вспомнили лишь один раз, в самой трудной ситуации, в 41-м. Враг объявлял Москву обреченной, даже союзники были уверены – дни Советского Союза сочтены. Но Сталин распорядился: парад проводить. Наша страна заявляла на весь мир, что сдаваться и погибать не собирается. Парад готовился в спешке, но и в глубокой тайне. Войска, следующие через Москву, вдруг задерживали, приказывали провести несколько занятий по строевой. Бойцы ворчали: зачем это? Военного дирижера Агапкина, автора знаменитого марша «Прощание славянки», вызвали к коменданту города, приказали провести репетиции с оркестром. Но тоже предупредили – никто не должен знать цели репетиций. Участников оповестили в последний момент. Идти на Красную площадь [151]!