– Ешь, милая, ешь, слишком много ты сил потратила. Ты уж прости меня, старую, что не помогала, сама видишь – на мне еще шестеро малышей, мне себя для них сохранять нужно.

– Что ты, баба Нинея! За что тебя прощать? Мне тебя благодарить надо за науку, разве я еще где-нибудь такому научилась бы? Мама вот такого не умеет совсем…

– Не может она, хотя способ этот знает, а если сама не может, то и научить неспособна, а просто так рассказывать – бесполезно. Не дано ей. А ты можешь. Но особенно новому умению не радуйся, за все платить приходится. Это ты сейчас молодая, свежая, а придет время – поймешь, что таким лечением ты свою жизнь укорачиваешь. Рано или поздно придется тебе решать: раненого поднять или самой жить остаться. Вот и мне так пришлось… Не думала, что доживу до такого. Вся деревня… Могла я одного или двоих поднять. Как выбрать: этому – жить, а этому – не жить? Страшно это.

– А внуки твои? Их же шестеро.

– Моих собственных – только двое. Остальные… Детей поднимать легче, чем взрослых. Если б Мишаня твой взрослым был, ты бы сейчас пластом лежала, а я бы тебя с ложечки кормила. Выбрала я этих четверых, потому что сама живой остаться могла. А остальные все… Надеюсь, простят…

– А Велимир?

– Его одного болезнь почему-то не взяла. Он всю деревню на погребальный костер и уложил. Приходил ко Мне, просил хотя бы дочке младшей помочь, а я не могла уже… Он в одиночку курган над пеплом насыпал, тризну справил… Пожил какое-то время, мне по хозяйству помогал, но с горем своим все же не справился. Пошел в свой дом и удавился. Как думаешь, если Лаврушу попрошу его с веревки снять и на костер положить, согласится?

– Конечно, согласится! Как в таком деле отказать можно?

– Не побрезгует? Он же христианин, для вас самоубийство – грех страшный.

– Не грех, наверно, он же безумен был от горя. А дядька Лавр тебе не откажет, ты же его племянника спасла.

– Я его только из леса привезла да тебе, как лечить, подсказала, а спасла его ты. Если по правде говорить, у него теперь две матери – ты ему часть своей жизни отдала, как любая мать своему ребенку.

– Ой, баба Нинея, ну что ты говоришь такое? Лечила я его, просто лечила, и больше ничего.

– Молодая ты, Людмила, сильная, вот даже и не почувствовала, как жизнью делишься, много ее у тебя еше. Но ты помни, все время помни: если часто так творить будешь, сама не заметишь, как жизнь потратишь. Помрешь совсем молодой.

– Я осторожно буду…

– Не бывает в этом деле осторожно, если уж взялась за больного или раненого, то уже не остановиться. Послушай меня, девонька, внимательно. Вы, молодые, о смерти не думаете, это у всех одинаково, не только ты такая. Но подумай о другом. Я твоей силы не знаю, ты еще не выросла, а сила будет с тобой расти. Но если станешь ее тратить щедро, то и не вырастешь. Будешь тратить не очень щедро, но все равно с излишком – вырастешь, но детей рожать не сможешь. Так что сама выбирай: либо больным свою силу отдать, либо детям.

– А потом? Ну когда у меня уже дети будут?

– От него?

– Баба Нинея! При чем тут он? Я просто так спрашиваю, от кого-нибудь… Ну будут же у меня дети когда-то!

– От кого-нибудь – не знаю, а от него дети хорошие получатся. Вы будто созданы друг для друга, ты потому так легко с ним и сливалась, когда лечила.

– Баба Нинея! Ну чего ты меня сватаешь? Может, я еще лучше найду. Ты лучше дальше рассказывай: что будет, когда у меня свои дети появятся? Сила уйдет? Или, наоборот, прибавится?

– Не знаю, девонька… Я ведь так же, как твоя мать, не все перенять смогла. Вернее, та ведунья, которая меня учила, не всему могла научить. Вот ее учительница сильна была, очень сильна. И не только своей силой. Когда тяжелый больной попадался, она детей своих вокруг себя собирала и общей силой лечила. Говорят, даже могла и чужих людей, когда надо было, к этому привлечь. И тогда такой сильной становилась… Словами это не объяснить. И жила очень долго, я ее еше застала, даже расспросить пыталась… Не вышло ничего. Ты не думай, она не таилась, просто не дано мне это…

– Расскажешь? Может, у меня получится?

– Нет, нельзя объяснить того, чего не понимаешь. А про Мишаню я тебе не зря говорю. Та старая ведунья тоже не все могла. Была одна вещь, которая ей не давалась, хотя ее этому и учили. Кто уж учил – не знаю, но учили, она сама говорила. И дело было не в ней самой, а в том, что мужчину подходящего она найти так и не смогла. Говорила она так. Светлые боги не зря людей на две половины разделили – мужчин и женщин. Женщина может в себе силу собирать, может и отдавать, а управлять ею почти не может. Ты вот Мишане просто силу отдавала, а направить ее, куда следует, не могла, потому так много ее и потратила. Управлять же этой силой может только мужчина, но у него ее почти совсем нет – только чтобы самому жить. Так вот, если сходятся вместе подходящие мужчина и женщина, они вместе очень много могут. Женщина силу дает, а мужчина ее направляет. Может, кстати, и обратно вернуть, и тогда женщина еще сильнее становится и еще больше силы ему отдает, а он опять ей возвращает, и так много раз. Такая пара может очень многое… И не только лечить, и не только добро творить, но и зло…

– И я с Мишкой…

– Все может быть… Кто ж знает?

– Ты говорила: она очень долго жила. Это оттого, что у людей силы собирала?

– Да, что-то от тех сил и ей оставалось, или сама себе оставляла. Иногда так и говорила: «Я твоего сына, или мужа, или еше кого-то спасу, но ты за это на пять лет постареешь или на десять». Иногда, рассказывали, вообще жизнь на жизнь меняла. А сама все жила и жила.

– Жизнь на жизнь… И соглашались?

– Вот будут у тебя свои дети, тогда поймешь, что можно и на такое согласиться.

– А отчего же она умерла?

– Убили ее. Князь дружинников прислал – варягов, а с ними трех попов греческих… Ну и убили. То ли не смогла защититься, то ли не захотела… От жизни ведь тоже устают. А может, не захотела смотреть, как древние устои рушатся, новая власть приходит, новый бог…

– А как ее звали?

– Яга.

– Пи-и… ть…

– Ой, очнулся! Пить просит!

– Сиди! У тебя руки от слабости дрожат, не сможешь напоить, только обольешь. Я сама.

– Мишаня, ты глаза-то открой, вот оно питье – перед тобой. Все, все, сразу много – нельзя. Я тебя, Мишаня, сейчас спрашивать буду, так ты глазами моргай, говорить тебе пока не надо. Если да – глаза прикрой, если нет – глазами туда-сюда поведи. Ну-ка попробуй. Голова не кружится? Хорошо, молодец. Теперь вздохни сколько можешь. Где больно, здесь? А здесь? Тело все чувствуешь: ноги, руки? Шевельни-ка пальцами на руках. Теперь на ногах. Совсем хорошо. Повезло тебе: удар вскользь пришелся. Ребра у тебя, конечно, сломаны, но хребет цел и обломками костей нутро не поранено. Людмила, не вставай!