– Скажу в защиту стражников, что и я пока не вижу причин заинтересоваться этой историей, – заметил генерал.

– Так оно и было в течение еще двух дней, пока в Сумеречную канцелярию не пришла в слезах пожилая женщина. Она оказалась няней единственного сына барона Раглая, чей городской дом, прошу заметить, тоже находится на улице Старых Князей. Она умоляла нас помочь ей в поисках пропавшего мальчика, ибо боялась возвращаться домой без него. Тяжелая рука барона и крутой его нрав не раз становились предметом соседских пересудов…

– Может, она сама причастна к исчезновению молодого барона? – спросил Монтекассино. – Выкуп еще никто не требовал?

– Нет, но вы мыслите вполне логично. Знаете, есть старое и действенное правило: не умножай сущностей без причины – не стоит изобретать что-то из ряда вон выходящее, когда можно найти простое объяснение.

Мои служащие подумали так же. Они задержали несчастную и отправили дознавателей по соседям. Не стану утомлять вас историей трехдневных поисков, скажу только, что нам удалось выяснить одно: мальчишка перелез через ограду того самого загадочного желтого дома – и исчез. Во всяком случае, о ребенке до сих пор ничего не слышно. Никто из домочадцев и многочисленной челяди барона не имеет к этому никакого отношения – все это старые честные слуги, не раз доказавшие свою преданность. Няню же горячо защищали сами мать и отец пропавшего мальчика, уверяя, что она была привязана к ребенку, как к своему собственному, и умерла бы за него, если потребуется. Надо полагать, так она и поступила, ибо, как только мы ее отпустили, отправилась следом за ним. Мы так и не поняли, как ей удалось попасть внутрь. Надо ли говорить, что и она не вышла из проклятого дома? Тут уж секретарь и вспомнил о сообщении Ветцина.

– Вы допросили его вторично? Я имею в виду – ювелира? – спросил мавайен.

– В том-то и дело, что он исчез приблизительно в одно время с ребенком. И его сын утверждал, что незадолго до исчезновения отца посетила странная женщина. Он запомнил ее потому, что она явилась к ним в лавку простоволосой, как не ходят почтенные горожанки.

– Опять эта загадочная женщина! А кому принадлежит сие любопытное строение?

– Это самое интересное. Оказалось, что ни в каких бумагах, которые хранятся в городской ратуше, ни в старых планах, ни в списках казначейства окаянный дом не значится. Его просто не существует. Кроме того, никто из соседей не сумел припомнить, когда он появился на этой улице, – ни старики, ни молодые. Они не помнили его в своем прошлом, но утверждали, что и при них его никто не строил, а так, согласитесь, просто не бывает.

– Вы выставили наблюдение?

– Более того, я отправил туда двоих очень толковых парней, которые прежде меня не подводили. Они получили строгие инструкции: глаза никому не мозолить, наблюдать за домом исподволь и без лишних разговоров хватать и тащить в Сумеречную канцелярию всякого, кто выйдет из его дверей, либо изъявит желание войти. Самим же ни под каким видом внутрь не входить. Стоит ли говорить, что не только докладов от моих подчиненных, но и их самих в природе не существует. Подробные расспросы граждан ситуацию не прояснили. Один уличный торговец пирожками говорит, что якобы видел в окне высокую худую женщину с длинными волосами и даже пытался привлечь ее внимание. Но дама показалась ему очень грустной и задумчивой. Во всяком случае, горячих пирожков не захотела, и он отправился восвояси. Разумеется, моих людей он там не заметил. А жители окрестных домов уверяют, что ничего не видели и не слышали. Врут, конечно. Боятся.

– Кого можно бояться так, чтобы не бояться Сумеречной канцелярии и ее доблестного начальника? – с сомнением спросил великий магистр, и Хиттинг подозрительно прищурился, пытаясь отыскать оттенок иронии в этом вопросе. Но Монтекассино смотрел на него невинно, как дитя.

– Вас, – ответил чегодаец. – Люди бесследно пропадают в этой стране без моего ведома, только если это случается с вашего ведома.

– Вы выдвигаете мне обвинение? – спросил Фрагг тихим голосом, но от него у всех присутствующих мурашки побежали по спине.

– Нет, – примирительно ответил Хиттинг, не заинтересованный в ссоре с самым могущественным человеком Охриды. – Я никого не обвиняю. Я просто спрашиваю, что происходит в столице? Полагаю, я тоже имею право это знать.

– Он прав, магистр, – тихо сказал король. – Когда всякие таинственные происшествия случаются в глухой провинции, я стараюсь закрыть на это глаза. Люди там всегда жили иначе, чем в Оганна-Ванке. Во многих местах до сих пор стоят храмы и капища старых богов, и им поклоняются больше, чем Пантократору, – пусть простит меня наш добрый логофет.

– За что прощать, ваше величество, когда уста ваши изрекают истину.

– Так вот, в провинции – дело ваше, я не вмешиваюсь, хотя иногда и не понимаю, почему король не посвящен во все дела своего собственного королевства и кто придумал и утвердил столь странный порядок. Вы скажете, что мои предки, я позволю себе не согласиться… Но не будем сейчас спорить! – Он величественно поднял белую руку с ухоженными розовыми ногтями, заметив, что Фрагг Монтекассино хочет ему возразить. – Сейчас я не об этом. Я просто заявляю вам, что не потерплю, чтобы подобные вещи творились в столице, по соседству с королевским дворцом. И не говорите мне, что вам ничего не известно…

– …ибо, как только на место происшествия прибыл ваш храбрый рукуйен Хорн, оказалось, что он знает, с чем имеет дело, – закончил фразу Хиттинг.

– Тогда разрешите мне перекинуться парой слов с моим заместителем, чтобы и я понял, что произошло, – попросил великий магистр. – Сегодня я был вынужден посвятить день более серьезным и неотложным проблемам.

– Более серьезным и неотложным, чем эта вопиющая история? – подозрительно спросил начальник Сумеречной канцелярии.

– Увы, друг мой, увы.

Хиттинг глубоко задумался. Краешек его рта мелко дергался, будто по тихому озеру пробегала легкая рябь.

Дождавшись одобрительного кивка государя, Монтекассино повернулся к молодому помощнику и вопросительно уставился на него.

– Насколько я понял, это был пселлус? – спросил он одними губами.

– Да, – ответил Хорн. – Чрезвычайно старый и весьма разгневанный.

Не время и не место, а то бы он рассказал мавайену, как темно, сыро и холодно было в том ужасном доме – как в пещере огромного дракона. И что сам дом внутри оказался втрое или вчетверо больше, нежели снаружи, и ничем не напоминал людское жилище. Вполне естественно, но все равно страшно. Он не мог поведать, как пробирался с мечом в руке сквозь завалы каких-то камней и отсыревшей древесины, как хрустели под каблуками его сапог осколки черепов и костей, как выглядывала из-под груды тряпья длинная прядь грязных рыжих волос – и у него, привычного ко всему, мурашки пробежали по коже. Как он блуждал среди каменного леса кривых, изогнутых, бесформенных колонн, порожденных нечеловеческой фантазией безумного гения. Он не объяснил (но великий магистр не хуже его знал), как следовала за ним по стенам и потолку серая смертоносная тень, для которой не существовало понятия «верх» и «низ», впиваясь острыми, как лезвия, когтями в крошащийся гранит.