Ратники старались не смотреть на нее. Громол и Васька Ольха тоже не глядели в ее сторону, а если нечаянно встречались с ней взглядами, то тут же отводили глаза.

Громол высек из кремниевого огнива искру и поджег обложенный сухим валежником облас. Пламя взметнулось к небу.

4

Как проехали каменную арку-межу, все замолчали. Межа, конечно, была условная (кто его знает, где в точности кончается Гиблое место и начинается остальной мир?), однако, оказавшись здесь, за стеной бурелома, все почувствовали себя угнетенно.

– Тяжело? – тихо спросил Глеба охотник Громол.

– Да, – выдохнул Глеб. – Это все из-за меня. Если бы я не спас девушку…

– Не думай об этом. Что сделано, то сделано. Теперь ты победитель. Во время привала получишь от нее то, что должен.

Громол пришпорил коня и поехал вперед.

Долго еще ехали молча. Внезапно Громол свернул с широкой тропы к реке. Все последовали за ним. Теперь отряд шел вдоль реки.

Местами густая непроходимая чаща так сильно прижимала их к реке, что людям и лошадям приходилось пробираться по самой кромке берега, нависшей над зеленоватой водой.

Крысун, который плелся в хвосте отряда, незаметно для прочих надламывал на деревьях ветки и делал ножом засечки на стволах.

Все тело Глеба ныло. Он был бы рад пройтись хоть немного пешком, а лучше – рухнуть на землю, растянуться на мягкой траве и лежать так, пока суставы и мышцы не перестанут болеть.

Наконец, когда Глеб уже едва не вываливался из седла от усталости, Громол объявил привал.

– Есть ли у нас время на отдых, охотник? – сурово спросил его поручик Путята. – В граде княжна при смерти, а мы будем сидеть у костра и чесать языками?

– Время здесь течет иначе, – спокойно ответил Громол. – Чего точно не терпит Гиблое место, так это спешки.

Путята не нашелся, что на это возразить.

Вскоре Глеб исполнил свою мечту и блаженно растянулся на траве возле потрескивающего костра.

Костер горел ярко, и тучи, нависшие над лесом, казались неестественно черными и тяжелыми.

Васька Ольха и старец Осьмий сидели на траве чуть в стороне от костра. Между ними плавно текла беседа.

– Тяжко народу существовать под властным бременем алчных дурней, – говорил Осьмий. – Гляди, что в княжестве деется. Людей честных полонят, а воры да душегубы по улицам разгуливают. Поборам несть числа. Скоро за вольный ветер подать брать будут.

Васька слегка побледнел и опасливо покосился на сидевших у костра охоронцев. «За такие речи можно и на дыбу угодить», – подумал он боязливо.

Но охоронцы не обращали на них никакого внимания.

Собравшись с духом, Васька тихонько спросил:

– Дяденька Осьмий, а кто же править людьми будет, коли князя и советников не станет?

– Люди сами себе правителей выберут, – твердо ответил Осьмий.

– Как это сами? Кто же им подскажет?

– Никто. Своим умом дойдут. Ибо совокупным умом жителей своих княжество сильно.

– А что, если я людям не верю? – спросил Васька. – Никому, ни единому из них.

– А кому же ты веришь? – осведомился Осьмий. – Князю-дураку, советникам-шакалам да боярам-прихлебателям? Своим умом разумей. А лучше – своей душой. Разум обманет, а душа – никогда.

Васька мотнул головой и возразил:

– Душа не собака, у нее носа нет, чтобы зло учуять.

– А вот и есть, – возразил мудрец Осьмий. – И нос у нее почутче твоего конопатого.

– Опять ты обзываешься, – пожаловался Васька. – А сам-то… Ноешь, ноешь. Благо была бы какая польза от твоего нытья, так ведь нету. По мне, так ты просто дурень.

– Творя добро, слыть дурным – царственно, – спокойно возразил Осьмий.

Васька поднялся на ноги и, бормоча что-то себе под нос, отошел к костру, где Громол уже резал кинжалом вяленое мясо, а Путята сыпал в подставленные пригоршни кусочки сушеных яблок. Запивали еду квасом и холодным травяным настоем.

Перекусив вяленой лосятиной и сушеными яблоками, Громол зевнул и посмотрел на небо. Сидевший возле него Васька Ольха взял из кучи хвороста несколько сухих веток, переломил их об колено и подбросил в огонь.

– Слышь, чужеземец, – окликнул он Глеба, – а ведь из Гиблой чащобы еще никто и никогда не возвращался.

– Да ну? – Глеб усмехнулся. – Значит, мы будем первыми.

Путята криво ухмыльнулся, а Громол посмотрел на Глеба внимательным взглядом, и во взгляде этом (пожалуй, уже не в первый раз) промелькнуло уважение.

– Эй, русич!

Глеб обернулся и увидел русоволосую смуглянку, которую газары обрекли на гибель и которую он спас. До сих пор она держалась от мужчин обособленно и в разговор ни с кем не вступала.

Она поманила Глеба пальцем, повернулась и направилась к реке. Глеб поднялся с травы, отряхнул штаны и неторопливо направился за ней. Он был почти уверен, что кто-нибудь отпустит ему вслед сальную шутку, но никто не сказал ни слова.

Девушка спустилась к реке, подождала, пока Глеб подойдет, и предложила:

– Сядем?

Глеб не возражал, и они оба уселись на траву.

– Я хочу поговорить, колдун, – сказала девушка.

– Что ж, давай поговорим, – согласился Орлов. – Только откуда ты знаешь, что я колдун?

– Так тебя здесь называют.

– Да, действительно. Но ты лучше зови меня Глебом.

– Хорошо. Глеб… Красивое имя, – похвалила девушка.

Он пожал плечами:

– Обычное. А как зовут тебя?

– Айсарана.

– Айсарана?

– Да. Охотник сказал, что ты уговорил всех спасти меня. Это так?

– Ну… наверное, так.

Айсарана внимательно вгляделась в его лицо и спросила:

– Почему ты это сделал?

Глеб хмыкнул.

– Вероятно, потому, что я дурак.

Девушка прищурила серо-голубые глаза.

– Глеб, я никогда не видела таких, как ты, – негромко произнесла она.

– Еще увидишь, – пообещал Орлов. – Какие твои годы.

Вдруг Айсарана обняла его рукой за талию, прильнула к его плечу и быстро проговорила:

– Ты спас меня, Глеб-чужеземец. Теперь я твоя женщина!

Глеб осторожно, но настойчиво снял ее руку со своей талии.

– Брось. Я сделал это не для того, чтобы ты стала моей.

– Тогда зачем? Зачем ты это сделал?

Орлов вздохнул.

– Ну… Видимо, я не мог смотреть, как сжигают на костре живого человека.