Как-то в пятницу Джейкоб шел домой угрюмый, как никогда. На ступеньках он встретил хозяина дома Чарли Мерфи – тот грелся на вечернем солнышке.

– Хороший денек, – заметил Чарли.

– Вы так считаете? – проворчал Джейкоб. Он не видел в этом дне ровным счетом ничего хорошего.

Чарли внимательно на него посмотрел и сказал:

– Дни, когда жильцам дают зарплату и они платят за жилье, всегда хороши.

– Да, наверное, – ответил молодой человек.

Он неизменно отдавал свою зарплату Руби, которая вела все финансовые дела.

– Кстати, не хочешь поставить пенсов шесть на завтрашние скачки? Двадцать к одному, и лошадка победит, как пить дать.

– И сколько я получу, если она победит?

– Приятель, в том, что она победит, можешь не сомневаться, и ты получишь десять шиллингов плюс свою ставку, что, как мне кажется, не так уж плохо.

– А если я поставлю шиллинг, то получу вдвое больше?

– Это уж точно! – энергично кивнул Чарли.

– Что ж, тогда я рискну шиллингом, – решился Джейкоб.

Когда он рассказал об этом Руби, она назвала его самым отпетым дурнем на земле. Он вынужден был все рассказать после того, как девушка, тщательно пересчитав его зарплату, заметила, что одного шиллинга недостает. Она не отказалась от своих слов и после того, как лошадь выиграла и Джейкоб принес фунт, оставив ставку себе. Вечером в воскресенье парень отпраздновал победу двумя пинтами эля – первыми со времени приезда на Фостер-корт. В пабе Джейкоб познакомился с компанией парней, которые стали называть его Джейком. В этой дружеской компании он сразу почувствовал себя нормальным, полноценным мужчиной – а не неудачником, как дома.

Всю следующую неделю у Джейкоба было хорошее настроение. В пятницу Чарли Мерфи уже ждал его на ступеньках, и парень снова поставил шиллинг на верного фаворита. Лошадь не победила, и Руби отказалась выдать Джейкобу несколько пенсов на то, чтобы он утопил свое горе в пиве.

– Мне нужно еще кое-что купить ребенку – одежду, кроватку… И у меня нет шали, – сердито сказала Руби. -Джейкоб, ты такой безответственный!

В следующую пятницу Джейкоб набрался смелости и взял из зарплаты полкроны – шиллинг на ставку, остальное на эль. Он решил, что вечером пойдет в паб «Шафтесбери». Руби могла бушевать сколько угодно, но он вкалывал всю неделю и имеет право расслабиться над бокалом пивка. Все остальные мужчины так и поступали, так чем же он хуже?

Но Руби не стала бушевать.

– Джейкоб, я тоже работала всю неделю, – тихо сказала она и пожала плечами. – Но если тебе так хочется…

Да, ему очень хотелось пойти в паб. Там он сразу забывал о Фостер-корт, о Руби, о будущем ребенке. Девушка отказалась кипятить ему воду, вместо этого углубившись в изучение блокнота, в который она записывала свои финансовые операции. Помывшись, Джейкоб надел недавно вычищенный костюм и попрощался, но Руби так и не подняла голову.

Когда он вошел в «Шафтесбери», парни встретили его приветственными криками:

– Привет, Джейк, дружище! Мы и не надеялись увидеть тебя вновь! Что будешь пить?

Вместе с Джейкобом их было восемь. Он счел себя обязанным заказать им по кружечке, а сам до конца вечера выпил восемь пинт – больше, чем когда-либо в прошлом. Дорогу домой парень нашел с трудом. На кровати сидела Руби с ребенком на коленях, а акушерка сворачивала испачканные кровью простыни. Она с плохо скрываемым отвращением глянула на Джейкоба и полным презрения голосом произнесла:

– Мистер О'Хэган, у вас дочь. К счастью, вашей бедной жене хватило сил спуститься вниз и послать за мной соседского мальчишку. Бог знает, что с ней было бы, если бы я не пришла.

– Она бы справилась.

Будь Джейкоб трезв, ему бы наверняка стало стыдно за себя, но сейчас его мозг был затуманен элем и ему было все равно. Он сказал себе, что Руби и сама родила бы ребенка, перерезала пуповину и сделала все, что нужно, сэкономив десять шиллингов. А еще ему очень не понравилось обращение «мистер О'Хэган». Фамилия Виринг могла фигурировать в полицейских списках, но то, что он вынужден был называться фамилией Руби, лишь заставляло его чувствовать себя еще более неполноценным.

– Миссис О'Хэган, я ухожу. Как вы себя чувствуете, милая?

Раскрасневшаяся и довольная несмотря ни на что, Руби лишь кивнула.

– Я загляну завтра, проверить, как у вас дела. Тогда и заплатите мне.

– Спасибо вам за все.

Женщина ушла. Одолеваемый любопытством, пьяно покачивающийся Джейкоб приблизился к кровати:

– Это девочка?

– Да, она совсем крохотная, – каким-то чужим голосом сказала Руби. – Миссис Микельвайт говорит, что она весит фунта четыре. Это потому, что она родилась слишком рано, на месяц раньше срока. Надо, чтобы она набрала вес.

– А как ты ее назовешь?

Джейкоб догадывался, что его голос не будет иметь никакого веса в выборе имени для их дочери, – и оказался прав.

– Грета – в честь Греты Гарбо.

Молодой человек кивнул, хотя имя показалось ему дурацким.

– Послушай, Руби, извини, что меня не было рядом, – сказал он, ощущая необходимость исправить положение. – Если бы я знал, что могут начаться роды, я бы в жизни никуда не пошел.

– Мне было бы намного легче, если бы ты держал меня за руку, – с укором проговорила Руби.

– А что если бы она родилась, когда я был на работе? – резонно заметил Джейкоб.

– Это было бы совсем другое дело. Работа – это необходимость, а эль – нет.

Джейкоб хотел возразить, но сдержался.

– Скажи, больно было? – спросил он и икнул.

– Нет, все прошло очень быстро и почти без боли. Миссис Микельвайт сказала, что это были одни из самых легких родов в ее практике. Хочешь подержать ее?

Видимо, Руби решила простить его. Она осторожно передала ему крошечного младенца. Девочка была уже в одежде – длинной фланелевой распашонке, вязаной кофточке, чепчике и пинетках; все было далеко не новым. Руби купила вещи в магазине подержанной одежды. Только шаль была новой – это был подарок от миссис Квинлан из «Молт-Хаус».

Ребенок показался Джейкобу легким как перышко, но при этом намного более тяжелым, чем те мешки с углем, которые он таскал в Эдж-Хилл. Джейкоб впился взглядом в идеально правильное маленькое личико, в длинные реснички, трепещущие на белых, словно восковых щечках, в аккуратные бледные губы… Ему захотелось убежать и никогда больше не возвращаться. Другие мужчины могли считать своего первенца благословением небес, но Джейкоб видел лишь крест, который ему придется нести до конца жизни. Теперь ему никогда не вырваться из замкнутого круга изматывающего, отвратительного труда, за который платят сущие гроши. Он вернул ребенка Руби и без выражения сказал: