Путешествие по Индии заняло 50 дней – с 11 декабря 1890 до 30 января 1891 года. Князь Ухтомский подсчитал, что и началось оно на пятидесятый день после отъезда из Гатчины.

Николай и его свита пробыли в Бомбее четыре дня, а затем уехали к Эллорским пещерным храмам, где Николай и увидел настоящую Индию – оборванных, одетых в одну полуистлевшую набедренную повязку и даже совершенно голых людей, худых и изможденных, но улыбчивых и добрых, без страха подходивших к экипажам; увидел стариков-аскетов с дико всклокоченными волосами и бородами до пояса; увидел сонмы крестьян-землепашцев – «безобиднейший, безответнейший, крайне воздержанный, терпеливый, трудящийся и невежественный элемент края», как писал Ухтомский, которые «обликом, цветом одежды, вообще всякими неуловимейшими подробностями… напоминают русских крестьян». Он отметил также, что они, «несмотря на любовь к земле, плохо ее возделывают, небрежно пашут и не противодействуют появлению плевелов».

Осмотрев множество храмов и дворцов в Гуджарате, побывав в доисторическом Джодкуре – городе Рамаяны и Махабхараты, путешественники в ночь под новый, 1891-й год прибыли в Дели, а оттуда по железной дороге уехали в Лахор, напомнивший «родной Север», как записал князь Ухтомский. 5 января они осмотрели «жемчужину Индии» – мавзолей Тадж-Махал.

После этого были еще дворцы и города, залы приемов, шпалеры почетных караулов, пестрая форма различных полков британских и «туземных» войск, а еще – охоты и пляски баядерок, выступления фокусников и магов и… все чаще подступающая к сердцу тоска по России… Особенно сильной она стала, когда путешественники прибыли в Бенарес – «Рим индусов, самый священный их город и средоточие браминской учености», как называли его в то время европейцы. А князь Ухтомский удостоил Бенарес еще более пышной и торжественной тирады: «Бенарес! Имя, благоговейно повторяемое и чтимое сердцами сотен миллионов! Окаменелый прообраз страны, рядом с которым Дели – один день бытия обитающих над Гималаями богов!». Но еще интереснее то, что именно в Бенаресе Николай и его спутники сошлись на том, что прошлое России и Индии сходно и родственно, и это служит надежным залогом того, что их ждет и одинаковое будущее.

И все же не дворцы и кумирни поразили их воображение в Бенаресе, а священная река Ганг, избавляющая от болезней и бесплодия, хранительница пепла тех, кому посчастливилось сгореть при погребальной церемонии на ее берегах.

Следующим после Бенареса городом была Калькутта – центр колониальной администрации Индии, крупнейший торговый и промышленный город и порт Индостана, второй после Лондона в Британской империи. Ухтомский, склонный к обнаружению исторических параллелей между Индией и Россией, считал Калькутту индийским Петербургом. «Сама судьба обеих столиц отчасти сходна, – писал он. – Основанные приблизительно в одно время и в разгар борьбы великих народов за преобладание в мире, они параллельно возникли на болотно-миазмической почве, около устья двух исторически важных рек, являясь очагами бодрой мысли и стремления вперед в национальном смысле слова». Отыскалась в Калькутте и приятная русскому сердцу сюжетная ниточка, связанная с единственным в городе православным храмом Преображения Господня: его создал в 1780 году генерал-губернатор Уоррен Гастингс, женатый на уроженке Архангельска и ставший первым пожертвователем на храм весьма изрядной суммы – 2000 рублей.

Посетив затем Цейлон, Сингапур, остров Яву и королевство Сиам (ныне Таиланд) и остановившись в Бангкоке (столице Сиама), корабли взяли курс на Китай и вскоре бросили якоря в Гонконге – «Восточном Гибралтаре». Отсюда было рукой подать до Поднебесной империи, ибо китайский порт Кантон лежал в 85 милях от Гонконга. 25 марта 1891 года цесаревича принял вице-король Кантона Ли Хан Чжан – пожилой человек, покоривший Николая умом, предусмотрительностью, вежливостью и необычайным достоинством, в котором не чувствовалось и тени гордыни.

3 апреля эскадра бросила якоря в устье реки Янцзы, а отсюда на маленьком русском пароходе «Владивосток» путешественники отправились к городу Ханькоу, где разместилась русская чаеторговая компания, вывозящая около трети всего китайского чая – на 10-12 млн золотых рублей в год. Отсюда этот чай перевозили в Россию через Северный Китай, Монголию и первый русский город Кяхта, русские называли его «Кяхтинским».

6 апреля «Владивосток» дошел до Ханькоу, и здесь после встречи с местным губернатором путешественники отправились в небольшую православную церковь Александра Невского, построенную на средства русских купцов-чаеторговцев. Особенно много денег дали на строительство храма православные купцы-буряты Старцев и Малыгин, которых представили Николаю после богослужения. Из церкви русские гости пошли к своим землякам, и там встречены были хлебом-солью по обычаям их родины. А потом Николаю показали выставку 200 сортов чая и чаепрессовочную фабрику. Ежегодно в мае и июне сюда доставлялось до 150 сортов чая, но закупались лишь те, которые проходили дегустационную экспертизу и были признаны лучшими.

Тем же вечером Николай устроил прощальный ужин на 40 персон, а 8 апреля нанес визит губернатору Ханькоу.

9 апреля Николай распрощался с гостеприимной русской колонией, и на следующее утро «Владивосток» отправился обратно, к устью Янцзы, где цесаревича ожидала эскадра, чтобы идти к берегам Японии. 13 апреля путешественники взошли на борт фрегата «Память Азова» и 15 апреля увидели берега Японии. «Розовые вершины вереницей встают перед нами над окутанным светлой мглою горизонтом, – писал Ухтомский. – Скалы и густая зелень по сторонам. Узкий, длинный залив, открывающий доступ в Нагасаки, до такой степени оригинален и декоративно красив под нависающею над ним грядою тенистых возвышенностей, что на первых порах он даже кажется искусственным: точно не воочию видишь все это, а на привезенном с Дальнего Востока рисунке, на изящно лакированном шкапчике или подносе, вообще на каком-нибудь тамошнем предмете роскоши, передающем характерный японский пейзаж».

В Нагасаки Николай провел 9 дней – с 15 по 23 апреля. Первые 7 дней шел Великий пост, и глубоко верующий Николай, который постоянно был на виду у сотен матросов, свято выполнял все правила, стоял все церковные службы на батарейной палубе и, как и все, благоговейно внимал текстам Евангелия и проповедям судового священника. В один из дней Великого поста он съездил в близкую от Нагасаки деревню Инаси, где находилось кладбище русских моряков, похороненных вскоре после Крымской войны. Тогда парусный русский фрегат «Аскольд» попал в жестокий шторм и нашел пристанище в этой деревне, где долго простоял на ремонте. За это время умерло несколько десятков матросов и офицеров, и их похоронили в земле Японии. Русские моряки очень сдружились с местными жителями, и некоторые из них даже научились говорить по-русски.

Когда Николай приехал в Инаси, он увидел там ресторацию под вывеской «Кабак Кронштадт», где его угостили крымскими винами, поповской водкой, щами и кашей. Он нашел русское кладбище в полном порядке и щедро одарил местного буддийского монаха Окамуру, который ухаживал за ним. Николай выпил у него в доме чаю и на прощание подарил монаху свой портрет.

А в первые дни Пасхи цесаревич начал официальный визит в Японию, высадившись в Нагасаки. Отдав должное церемониалу, Николай осмотрел затем окрестные исторические достопримечательности и направился в древнюю столицу Японии – город Киото, а оттуда 29 апреля поехал в городок Оцу, лежащий так близко от Киото, что туда решено было ехать не поездом, а в колясках рикш. Там решили не задерживаться, а проехать дальше. Когда кортеж колясок проезжал по заполненной народом улице, из толпы вдруг выскочил человек, одетый в форму полицейского и ударил Николая саблей по голове. Цесаревич выскочил из коляски, принц Георгиос подоспел к нему на помощь и вместе с двумя рикшами свалил покушавшегося на землю. Им оказался самурай Тсуда Санцо – фанатик-националист, попытавшийся убить русского цесаревича. За его спиной никто не стоял, и этот дикий поступок был совершен им по его собственному замыслу без всякой подготовки.