А у блестящего валуна стоял Абд-аль-Рашид. Еще стоял, качался, бился угасающим языком пламени, но вскоре ноги его подкосились, и джинн упал на песок. Ладонью правой руки он зажимал шею, там, где у человека проходит яремная жила. Купец бросился к своему джинну, плача, всхлипывая, с ужасом видя, как из-под пальцев Раба Справедливости сочится черный дым вперемешку с огнем.

Пепельно-бледное лицо джинна озарилось усмешкой.

– Он сказал правду: я плохой боец…

– Лекаря! – озираясь, закричал Джаммаль как безумный. – Лекаря!

Вопль его заметался над берегом.

– Не надо лекаря. Я джинн, не человек. Огонь течет в моих жилах, и скоро он иссякнет. Давай прощаться, о спаситель! Жаль, я не успел… не смог…

– Ты должен жить! – Купец не понимал, что говорит, чего требует, но мокрая дорожка за его спиной высыхала вдвое быстрее, будто второе солнце зажглось неподалеку. – Ты будешь жить! Я найду способ!.. Клянусь, я найду…

Чайки кричали над двоими, оплакивая день, и струйка дыма тянулась к птицам.

* * *

Позднее Петер Сьлядек так и не сумел разобраться, в какой момент он заснул? По всему выходило, что еще в самом начале сказки и вся история про джинна ему приснилась. Заодно оставалось неясным, сколько он спал. Час? Два? Больше?! Когда сон отхлынул, а Петер открыл глаза, Керима-аги рядом не было. Караван-баши, судя по гудению его баса, стоял поодаль и с кем-то беседовал.

Бродяга сел, кутаясь в одеяло.

У дверей обширного помещения, где он лежал, толпились люди. Керима-агу Петер узнал сразу, остальные были незнакомы. Щуплый старик, судя по одежде, ломбардский банкир, возле него – великан-авраамит, похожий на портового грузчика, но в кафтане менялы и с кошелем на поясе. Вокруг вертелся молоденький купчик, заглядывая всем в глаза.

– Сьер Фьярелла! Рабби Борух! Вы неверно поняли!.. Вы…

Петер узнал голос купчика. Этот человек не так давно утверждал: «Я и мертвого уговорю!», собираясь взять кредит. Сейчас он выглядел жалким и заискивающим.

– Керим-ага! – Ломбардец шагнул ближе к караван-баши, доверительно коснувшись плеча. – Простите старого Фьяреллу! Я не знал, что новоприбывший караван ведете вы, а этот… этот молодой человек не потрудился уведомить нас. Хюсен Борджалия, вы позорите имя собственного отца! Сами понимаете, уважаемый Керим-ага, под ваше слово мы скупили бы весь невольничий рынок оптом, и процент на займе был бы минимален!..

В мышиных глазках Хюсена Борджалии мелькнула радость. Так или иначе, кредит будет выдан. Мелькнула – и погасла, едва к Хюсену повернулся строгий караван-баши.

– Тебе не стыдно, Хюсен? – тихо спросил Керим-ага.

– Я… мне… – залепетал купчик. Петер с изумлением видел, как лицо Хюсена меняется: из-под маски растерянности и умирающей радости выглядывал обиженный мальчишка, впервые в жизни сообразивший, что его могут не столько обидеть, сколько наказать за дело. – Керим-ага, я не думал, что займ…

Караван-баши устало качнул головой:

– Дело не в займе. Сын Мустафы Борджалии, находясь во Вржике, может брать займы по личному усмотрению. Здесь ты в своем праве. Речь о другом: ты же знал, что я не вожу невольничьих караванов?

И, словно в подтверждение сказанного, на миг глянул себе за левое плечо.

Улыбнулся.

И еще раз, уже без нажима:

– Тебе должно быть стыдно, Хюсен. Это плохо, когда человек тайком от других ладит негодные делишки. И это хорошо, когда человеку потом бывает стыдно. Я говорю смешные, странные, иногда бессмысленные вещи, но ты должен понять меня, Хюсен Борджалия. Потому что я не могу иначе.

– Он вас понял, Керим Джаммаль, – прогудел великан-авраамит, на два тона ниже самого караван-баши. – Он вас отлично понял. Не соблаговолите ли сегодня посетить мой дом? Мириам очень обрадуется. Она часто спрашивает: где вы? Что вы? А маленький Ицхок…

Слушая их разговор, Петер Сьлядек еще не знал, что пойдет вместе с караваном до самого Драгаша, а потом обратно во Влеру, пойдет погонщиком, носильщиком, мальчиком на побегушках, не за жалованье, а за кусок хлеба и возможность идти рядом с Керимом-агой, временами заглядывая ему за левое плечо. Они простятся на берегу Влерского залива. Парусная галера «Султан Махмуд» будет отходить от берега, держа курс в Барлетту, а на палубе застынет столбом тощий как жердь бродяга, прощаясь с караван-баши Керимом Джаммалем. И в утренней дымке, за спиной Керима-аги, Петеру вновь почудится смуглый джинн, зажимающий ладонью разорванную шею. Дым струился из-под пальцев Стагнаша, Раба Справедливости, но джинн улыбался, не спеша умирать, ибо огонь в его жилах не знал завершения. Огонь, порой жгучий, порой опасный, но всегда живой.

Так они и стояли на берегу: человек и его вечный спутник.

Джинн по имени Совесть.

Белая мечта

Когда-нибудь я сделаюсь седым.

Как лунь.

Как цинк.

Как иней на воротах.

Как чистый лист мелованной бумаги.

И седина мне мудрости придаст.

Когда-нибудь морщины все лицо

Избороздят,

Как пахарь острым плугом

Проводит борозду за бороздой.

Я буду сед, морщинист и прекрасен.

Когда-нибудь я стану стариком.

Ссутулюсь,

Облысею,

Одряхлею

И это время лучшим назову

Из всех времен моей нелепой жизни.

Когда-нибудь, потом, когда умру,

Когда закончу бунт существованья,

Я вспомню этот стих —

И рассмеюсь.

В конце концов, у каждого свои

Мечты…

Если вы видели, как бранятся две записные кумушки, встретясь на Пьяццетте, – слово за слово, сближаясь и отскакивая, с блеском нападая и с доблестью отражая, молниеносно подыскивая аргументы и сравнения, косвенные намеки и ложные угрозы, чередуя их с прямыми, беспроигрышными оскорблениями, плетя кружево брани с мастерством истинного виртуоза, – вы поймете меня, когда я говорю о подлинном искусстве фехтования.

Ахилл Морацци-младший, комментарии ко второму изданию книги Морацци-старшего «Искусство оружия», исправленному и дополненному

Прядет, не спит

Седая пряха:

Прах к праху,

Страх к страху…

Ниру Бобовай

– Куда плывем, синьор?

– К гостинице «Тетушка Розина», синьор!

Времени было навалом. В другой ситуации Петер Сьлядек непременно сэкономил бы десять сольди, выделенных ему маэстро д’Аньоло на дорогу. Однако с острова Ла-Джудекка, где благодаря маэстро Петер обосновался при консерватории, в центральную часть Венеции по мосту не попадешь. Слишком широк канал, разделяющий острова. Только на лодке, по-здешнему – гондоле. Увы, придется раскошеливаться.