Хильда зашагала по Ковентри-стрит и пересекла Лестер-сквер, как всегда, радостно предвкушая новый рабочий день. Заказов у сестер Мотли сейчас было выше головы, и Хильда приходила в мастерскую почти каждую субботу, чтобы спокойно поработать самой, что по будням, когда ей приходилось присматривать за тридцатью девушками, часто бывало просто невозможным. К счастью, второй муж Хильды, закупщик компании «Дебенемс», ценил ее карьеру не менее своей, и потому не возражал против субботних посещений жены мастерской Мотли.

После войны Хильда, которой к тому времени минуло тридцать, осталась вдовой, и ей пришлось смириться с мыслью, что возможность создать любящую семью вроде той, в которой выросла она сама, похоронена в бельгийской земле, там же, где похоронили ее мужа. Хильда радовалась хотя бы тому, что ее профессия в отличие от других вряд ли заинтересует вернувшихся с войны мужчин, и с удовольствием предалась работе в студии сестер Мотли. Позднее, когда ее дружба с Джоном стала перерастать в нечто большее, она со страхом ждала, что ей в конце концов придется сделать выбор — семья или профессия. Но Хильда недооценила Джона: он был добр и умен и легко догадался, что, если поставит ее перед подобным выбором, она за него замуж не выйдет.

Их супружество оказалось удачным, и оба они ценили проводимые вместе часы. В субботу вечером Джон и Хильда обычно отправлялись развлечься, и ей всегда было известно, куда стоит пойти, — театры и кинотеатры Уэст-Энда она знала так же хорошо, как иные знают своих близких друзей. Сестры Мотли поощряли эти ее походы, поскольку хотели, чтобы Хильда была в курсе всех новинок переменчивой моды на сцене. И это стремление — включать других людей в круг своих интересов — особенно нравилось Хильде в ее хозяйках. Несмотря на приобретенную в последние годы известность, сестры Мотли прислушивались к ней с тем же вниманием, с каким когда-то учились у Хильды искусству шитья. С каждым днем бизнес, разрастаясь, становился все хаотичнее, и порой Хильду, с ее склонностью к порядку, эта хаотичность доводила до безумия, но зато у нее появилась большая семья, какой никогда прежде не было, да и работницы, слава Богу, оказались все как на подбор. Хильда честно признавалась, что раньше ее ужасала одна только мысль о том, чтобы взять на работу бывших заключенных, но она оказалась не права. И теперь ее главной заботой было удержать Марджори: с одной стороны, помочь ей не сбиться с пути, а с другой — вовлечь в работу настолько, чтобы ее не увели другие ателье мод, в которых настоящий талант умели распознавать с первого взгляда.

Когда Хильда свернула на Мартинс-лейн, на землю уже ложились первые снежинки — надвигался новый снегопад. Она пошарила в сумке, чтобы достать связку ключей, как вдруг с удивлением заметила, что чугунные ворота, ведшие с улицы к служебному входу, не заперты. Наверное, сестры пришли сегодня пораньше, подумала Хильда. Но нетронутый снег на булыжной дорожке свидетельствовал о том, что утром в помещение никто не проходил. Не могла же Марджори работать всю ночь? Возможно, она, уходя, просто забыла запереть ворота, и если так оно и есть, в понедельник надо ей тихонько сказать об этом.

Отворив ворота и заперев их за собой, Хильда пошла по двору, с удовольствием прислушиваясь к хрусту своих шагов по нетронутому снегу. Но, свернув за угол, она резко остановилась: у подножия чугунной лестницы, возле самого дома, на снегу, невидимый с улицы, полуприкрытый белоснежным одеялом неподвижно лежал человек. Господи, подумала Хильда, только бы не Марджори! Неужели бедняжка в темноте поскользнулась на ступенях? Если она пролежала здесь всю ночь, то наверняка замерзла. Но, подойдя ближе, Хильда увидела на снегу вовсе не женщину, а мужчину, и, склонившись над ним, обнаружила, что это был отец Марджори.

Спасти его уже невозможно — это она поняла мгновенно. Он лежал на боку: лицо, обросшее щетиной, глаза полуоткрыты, к ресницам примерзли снежинки. Хильда подумала о том, как ужасна была эта смерть в одиночестве, и в то же время поблагодарила Господа, что подобного несчастья не случилось с Марджори.

Вокруг царило полное безмолвие, и Хильда вдруг заметила то, на что раньше никогда не обращала внимания: стоит только войти в их внутренний двор, как мгновенно стихает шум Сент-Мартинс-лейн. В растерянности от этой неожиданной смерти, Хильда мучительно пыталась понять, что же все-таки произошло. Может быть, отец Марджори пришел за ней и с ним произошел несчастный случай? Или случилось нечто гораздо худшее? Хильда вспомнила, как расстроена была Марджори, когда вернулась с ленча. Они подрались? Может, он пытался ее обидеть и она в ответ сделала то, чего вовсе не хотела? Хильда на минуту заколебалась. Она знала, что должна подняться наверх и вызвать по телефону полицию, но ей почему-то не хотелось оставлять мертвого человека одного. Конечно, это было глупо — что еще могло с ним случиться? Ни холод, ни одиночество ему уже не грозили, но если говорить откровенно, Хильде самой сейчас хотелось общения, пусть даже с незнакомым человеком.

Хильда поспешно зашагала назад к Мартинс-лейн и, увидев молодого мужчину, который, проходя мимо, заглянул в ворота, позвала его. Потрясенный случившимся, он предложил помочь — поискать на улице полицейского, — но Хильда решила, что будет быстрее дозвониться в полицию из студии, да и в любом случае следовало немедленно позвонить сестрам Мотли и сообщить о трагедии. Оставив молодого человека рядом с покойным, Хильда стала осторожно подниматься по скользким ступеням. Она крепко держалась за перила, которые, впрочем, тоже были скользкими и ненадежными, снова и снова возвращаясь мыслями к Марджори и пытаясь понять, где она сейчас и что все-таки произошло.

Поднявшись на верхнюю ступеньку, Хильда обнаружила, что наружная дверь отперта. Ветром в коридор намело немного снега, и он, растаяв, превратился в сероватую кашицу. Хильда бесшумно подошла к студии и инстинктивно почувствовала, что она не одна, еще до того, как увидела сидевшую в дальнем конце комнаты, спиной ко входу, девушку.

— Марджори, радость моя, слава Богу, с тобой все в порядке! Что же все-таки случилось? — У девушки, наверное, шок, подумала Хильда, так как Марджори ничего не ответила и не пошевелилась, даже когда она снова позвала ее по имени. — Ничего, милочка, не волнуйся. Что бы ни случилось, ты теперь не одна. Мы о тебе позаботимся.

Хильда подошла поближе, протянула к Марджори руку и тут почувствовала неприятный запах, который ее удивил. Непроизвольно посмотрев в зеркало, расположенное всего в нескольких футах от Марджори, она увидела в нем отражение девушки. С ужасом и отвращением Хильда взирала на кровь и синяки вокруг рта девушки, на иглу, болтавшуюся на свисавшей с ее губы нитке, и на саму себя, склонившуюся над недвижной Марджори. Осознав наконец, почему девушка не ответила на ее зов, Хильда заорала во все горло — за них обеих.

Инспектор Арчи Пенроуз сидел за столом в Новом Скотленд-Ярде и раздумывал о том, как бы ему заключить договор с дьяволом и прибавить к суткам хотя бы еще несколько часов. Он сидел за работой с семи утра, но разобрал едва половину докладов, поступивших с вечера. Среди прочего перед ним лежал отчет Фоллоуфилда о кражах и анонимных письмах в «Клубе Каудрей», и хотя Пенроуз обычно делами такого сорта не занимался, начальник полиции требовал, чтобы он уделил заявлению мисс Бэннерман особое внимание и разобрался с ними как можно скорее.