— Ты хорошо ухаживал за мной. Убил медведя и принес к моему очагу. Это самое лучшее ухаживание. Этот медведь нас поженил.

— Нет, — сказал Степан. — Это твоя "улитка" нас поженила.

Она тихо рассмеялась и лизнула его в ухо, и он задрожал от новой волны возбуждения. Саби вдруг выскользнула из его рук и соскочила с кровати, шлепнув босыми ногами по полу. Она сорвала с него одеяло и расстелила на полу. Вытянула из-под его головы подушку, бросила поверх одеяла и села на нее, стягивая с себя рубашку через голову. Ее маленькие груди с черными сосками торчали в разные стороны, и он потянулся к ним обеими руками.

— Иди, иди сюда, — шептала Саби. — Кроме улиток, есть еще и медведи, есть еще и рысь, и бык, и кабан… Иди, иди сюда…

Когда он проснулся, ее уже не было рядом. Степан поднял голову и увидел, что черное небо в окне сменилось густо-синим. Пора вставать.

Внизу он застал шерифа Коннели. Тот, засучив рукава красной нательной рубахи, чистил шомполом длинный ствол винтовки. Два винчестера лежали на соседнем столе, и там же блестела россыпь патронов.

— Чего так рано? — Коннели вставил в отверстие ствола под откинутым затвором изогнутую трубку и с силой подул в нее.

— Хочу собрать меха. Может, обернуть их мешковиной?

— Нет, зачем? Пусть издалека будет видно, что ты везешь не какие-то мешки, а то, что нужно.

Коннели пощелкал затвором и положил винтовку на соседний стол.

— Хороший мушкет, — сказал он. — Да больно тяжелый. Откуда у тебя этот "спрингфилд"?

— Забрал после стычки.

— На нем шесть зарубок. Твои? Или прежнего хозяина?

— Не мои.

— Солдаты обычно зарубок не оставляют, значит, винтовка бандитская, — рассудил шериф. — Сдается мне, Питерс, что ты давно уже промышляешь охотой за скальпами. Только почему-то скрываешь это. Дело твое. Каждый зарабатывает как может. Стыдиться тут нечего.

— Я не стыжусь, — сказал Степан Гончар.

— Тогда почему не рассказываешь ничего? Можешь не отвечать, я и сам все понимаю.

Коннели засунул пальцы под широкие подтяжки и прошелся по залу, ногой поправляя стулья.

— У меня было что-то вроде такого. Не мог говорить об этом. И никому не рассказывал. Даже однажды не пошел за деньгами в суд, когда пристрелил одного подонка. Молодой был, глупый. А ведь ничего грешного в нашем деле нету, Питерс. Что положено в твоем штате за убийство? Виселица? А за двойное убийство? А за шесть убийств? Нет никакой разницы между петлей и пулей, если они очищают землю от убийц. Просто пуля это делает быстрее и без лишних проволочек.

— Я тебя понял, — сказал Степан. — Но ты слишком хорошо обо мне думаешь. Если тебе кажется, что я что-то скрываю, так у меня просто характер такой. Не привык ни с кем делиться.

— Тоже правильно. У каждого своих забот хватает. Да только людям всегда хочется получше знать человека, с которым они идут под пули. Я вот, к примеру, просто исполняю свои служебные обязанности. А ты-то зачем идешь? Почему ты сразу не отдал эти шкуры, раз их требует профессор?

— Профессор ничего не требует. Он просит, чтобы ему помогли. Вот я и помогу ему. Ясно же, что как только бандиты получат шкуры, они избавятся от Фарбера. Могут просто отпустить, а могут и убить.

— Отпустить? Не могут, — уверенно сказал шериф. — Но ты недоговариваешь, Питерс. Ни за что не поверю, что ты такой ангелочек. Ты же сам видишь, что у тебя почти никаких шансов. И все равно лезешь в драку ради совершенно чужого человека. Что-то должно тебя толкать на это. Вот я и ломаю голову — что это за штука?

— А зачем вообще люди лезут в драку?

Степан произнес это почти машинально, посчитав свой вопрос риторическим. Но шериф Коннели недаром получал свои тридцать долларов в месяц. Он был настоящий шериф. И у него были ответы на любые вопросы, особенно на риторические.

— Почему люди лезут в драку? Первая причина — глупость. Вторая — гордость. Но с возрастом эти причины отпадают. Остается последняя причина — деньги.

— И все?

— Все.

Степан Гончар задумчиво погладил отполированный приклад винтовки. Возможно, шериф прав. Он хорошо знает жизнь. По крайней мере, он думает, что хорошо ее знает.

Но жизнь гораздо сложнее, чем может себе представить даже самый мудрый шериф. И Степан сказал:

— Ты прав. Совершенно прав. Деньги — это последняя причина для драки. Но есть еще самая первая причина, изначальная. Люди дерутся, когда им приходится защищать свою жизнь.

— Свою? Да, согласен. Но на тебя ведь никто не нападает, так?

— Так-то оно так… Но во что превратится моя жизнь, если из-за меня убьют девочку?

Шериф Коннели оттянул подтяжки и громко хлопнул ими по груди.

— Черт бы тебя побрал, Питерс. Верно Эрни говорит, тебя не переспоришь. Давай заряжай винчестеры, не стой без дела.

Связки бобровых шкур Степан нагрузил на пегую кобылу, а сам поехал на серой. Он помнил, что серая лошадь не боится выстрелов, и надеялся, что она никуда не убежит, если во время перестрелки оставить ее без присмотра.

Он прибыл на место задолго до полудня — карманные часы, которые дал ему Эрни, показывали одиннадцать. Но у реки его уже поджидал тот самый "работник Фарбера" с обрезом дробовика.

На другом берегу стоял в окружении нескольких всадников фургон, запряженный четверкой лошадей.

— Ты так торопишься избавиться от мехов? — насмешливо спросил "работник".

— Хочу побыстрее рассчитаться с профессором, — ответил Степан. — Он мне должен заплатить за доставку.

— Ну, пойдем, рассчитаетесь.

— Куда? Лед не выдержит лошадей.

— Само собой. Скидывай шкуры. Ты потащишь их волоком.

Серая кобыла переступала, двигаясь боком, пока Степан неловко слезал с нее, и остановилась у самого льда, закрыв собой "работника" от взглядов всадников на другом берегу.

— А где профессор? — Степан отвернулся, развязывая узел, которым навьюченные меха крепились к седлу.

— Сидит в фургоне.

— Тебя как зовут?

— Меня? Трапс. Сэм Трапс, слыхал про такого?

— Еще бы! Сэм, могу я тебя просить об одном одолжении?

— Ну, проси.

— Положи дробовик. Тебе так удобнее будет.

Лицо Трапса вытянулось, когда он увидел, что из-под мехов на него глядит ствол кольта. Он стоял неподвижно несколько секунд, потом медленно снял с плеча ремень дробовика. Опустил руку, и ружье упало на снег.

— Ты что затеял, Питерс?

— Просто не люблю таскать тяжести. Повернись спиной.