Даже теперь, при приближении в сто раз меньшей орды, у Сафонки дух захватило. Накатила какая-то подавленность, гнетущее ощущение собственной ничтожности, неуверенность в будущем своей страны: силища-то какая прет, одюжит ли ее русский народ?

Впереди колонны ехал нукер и бил в дауылпаз — большой кожаный походный барабан.

Пропустив передовые сотни, Будзюкей поскакал к центру колонны, где находился лашкаркаши — предводитель похода Аллегат-нойон со своими телохранителями-кэшиктенами и свитой. Увидев командующего, почтительно соскочил с лошади, низко поклонился. Аллегат тоже спустился с седла. Они поздоровались по-монгольски: прижались грудью друг к другу. Сопровождавшие нукеры спешились и пали ниц. Сафонка приветствовать ногайского главинника не стал, спрятался за конские крупы, притворяясь, будто держит лошадей. Впрочем, на него никто не обращал внимания.

После приветствия мурза присоединился к Аллегату. Толстый старик с оплывшим багровым лицом был одет по-хански. На плечи наброшен легкий зеленый чапан, расшитый серебряными узорами. На бедрах широкий, отделанный золотом пояс, на ногах сапоги, на голове малахай с перьями орла — символом власти. Будзюкей пустил своего драгоценного аргамака позади коня нойона. Его нукеры смешались с телохранителями. Многие из них были знакомы друг с другом, начался обмен последними новостями.

Сафонка улавливал лишь обрывки разговоров, но, зная татарские обычаи и тактику набегов, легко мог из отдельных кусочков составить целостную картину завершившегося похода.

Зимой переход на Русь по степям представлял трудности для неподкованных бахматов, потому в холодные снежные поры татары чаще ходили на Польшу. Русские украины они предпочитали тревожить в теплый сезон.

В роковой для Сафонки набег лета 7112 года от сотворения мира, 1604 от Рождества Христова, орда Аллегат-нойона, собранная из охочих людей, которые принадлежали к различным кочевьям Ногайского улуса, преодолела полосу незаселенных степей с предельной скоростью. Войско двигалось, избирая путь по тянущимся друг за другом долинам. Татары выискивали их специально, чтобы, быть прикрытыми в поле и идти незамеченными. Вечерами, останавливаясь лагерем, они по той же причине не раскладывали огней, посылали вперед разведчиков для добычи «языка». Все было подчинено одной цели: напасть на урусов внезапно, застать их врасплох.

Верстах в тридцати от границы ногайцы перестроили походные порядки, разделились на сотни и растянули их по фронту в два десятка верст. Вперед рванулось сторожевое охранение. Дабы быть в безопасности, отряды перемещались по дуге, держась тесно друг к дружке, чтобы иметь возможность сойтись в назначенный день в заранее определенном месте сбора — уже по соседству с границей, в четверти часа хорошей скачки. Этой уловкой кочевники обманывали казацкие сторожи и передвижные заставы: станичники могли извещать украинных воевод лишь о том вражьем отряде, который они непосредственно увидели. Выяснить, большая идет орда или набег совершает шайка какого-либо захудалого улусного мурзы, было очень трудно. Сафонка вышел на сакму уже после объединения войска, иначе он так точно не смог бы определить количество врагов.

Перейдя границу, неприятель двинулся по водоразделу крупных рек — по самым высоким местам, между истоками ручейков, речушек и речек, впадающих в крупные водные пути. Этим способом татары испокон веков обходили естественные преграды, и лишь такие великаны, как Волга, Дон и Днепр, задерживали их надолго, заставляли искать броды или переправляться вплавь на надутых бурдюках. А хитроумный Джучи-хан, сын Чингиза и отец Бату, однажды преодолел бурную Сейхун-дарью по мосту из надутых и связанных между собою бычьих шкур.

Обычно при набегах крымчаки и ногайцы пустошили пограничные зоны, но не вторгались в глубь края, не оставались там дольше, чем на два-три дня, предпочитая быстро вернуться обратно, разделить дуван и разъехаться по кочевьям. Наскоки на русские украйны совершались настолько стремительно и внезапно, что рати московского царя не успевали встречать кочевников и старались настигнуть их при отступлении, чтобы отбить добычу и полон.

Ан и это было нелегко сделать! Выйдя в степи, татарские полки разделялись на сотни, которые расходились лучеобразно на все четыре стороны света. Затем каждый отряд делился на три части, потом снова натрое… Чуть ли не в мгновение ока огромное войско могло рассеяться по степи, и лишь дуван и ясырь затрудняли татарам бегство.

Зная степь, как лоцманы — прибрежные воды, в назначенный срок все шайки точно выходили к условному местечку — обычно укромной лощине, где есть вода и хорошая трава, в часе езды от границы — и делали привал. Продолжали путь уже целым корпусом, по дороге назад иногда брали приступом какой-либо пограничный городок, застигнутый врасплох, а уж потом начинали свое отступление.

Встретить крымцев или ногайцев на походе было трудно, разве что случайно — за едой, питьем или ночью во время сна. Но и тогда они все время держались настороже и тотчас разлетались, как вспуганные воробьи, в разные стороны, отстреливаясь на ходу из луков. Руки их были тверды, рысьи глазки необыкновенно остры — с сотни шагов по скачущему всаднику промашки не давали.

Поход Аллегат-нойона, однако, проходил не совсем так, как обычный набег. Вот уже третий год подряд татары не встречали должного отпора в Московском царстве, проникали на его земли глубже, чем всегда, и бесчинствовали там не два-три дня, а целыми неделями. И обратно ногайцы шли без бережения, не разбивались на части: русские рати в погоню не пойдут, а от небольших казацких ватаг легче отбиваться объединенными крупными силами. Кош с собой взяли для вящего сохранения добычи, что делали весьма редко.

Дуван и ясырь Аллегатова орда добыла немалый. Правда, мужчин взяли немного, не давались они без боя в полон, прекращали сопротивляться лишь убитыми или тяжко ранеными, а с увечных какой прок? Их тут же приканчивали.

Баб и девок нахватали порядком, вымели дочиста десяток селищ. А вот крепости ни одной не взяли. Не решились идти приступом. Города, как сообщали летописцы, «всеми людми и женским полом крепили и колье, и каменье, и воду носили». Слишком велики были бы потери даже при удаче. В уездах же можно погулять безнаказанно. Зачем на стены под пули, ядра, стрелы и клинки лезть? В набеги за добычей и славой ходят, не за гибелью или увечьем.

…На другой день, отдохнув, орда двинулась в родной улус. Обоз шел в середине колонны. Огромный кош с сотнями палаток, тысячами телег и табунами не в одну тьму голов развернулся в змею походного строя необыкновенно быстро. Кочевники вообще скоры на подъем, а тут еще и повод был хороший — возвращение домой, у одних после удачного набега, у других после скучного сидения в обозе.

Повозку, к которой были прикованы Митяй и Сафонка, загрузили рухлядью мурзы, оставив на ней место для толмача. К телеге прикрепили цепь, к ней привязали кожаными ремнями, словно пескарей нанизали на снизку из прутика, самых отборных полонянников — личный ясырь Будзюкея. Мужчин, бывших в цене из-за их малочисленности, вели отдельно от женщин.

Сафонка доселе не общался почти ни с кем из соотечественников кроме Митяя. Его не подпускали к остальным, а перекликиваться татары запрещали — боялись, видно, заговора. Стражники и теперь следили, чтобы ясырь не болтал, охаживали не в меру разговорчивых ногайками.