Игнат прошел в свой дворик за столетними чугунными воротами с облупившейся черной краской на массивных прутьях и литых вензелях. Напоследок оглянулся назад, где за бульваром выстилался до Садового кольца широкий проспект. Взгляд его случайно упал на маленький автомобиль с затемненными стеклами, припаркованный возле угла дома. Он еще отметил про себя: машинка-то плевая, а все туда же, в крутые, с тонировкой. Заднее окно было приоткрыто.

Стопроцентное зрение – одна из немногих функций, которую каким-то чудом сохранил его организм, траченный алкоголем и табаком, как старый ковер молью. Лицо человека показалось знакомым. Пассажир быстро отвернулся, окно поехало вверх, но профиль напоминал кого-то.

Игнат вошел в подъезд и стал подниматься по лестнице, сосредоточенно вспоминая, где видел лицо. Человек отвернулся и так поспешно поднял стекло, словно не хотел, чтобы его узнали. Это слегка удивило, даже встревожило.

Оболонский налил себе полфужера коньяка, чтобы лучше спалось, опрокинул, закусил долькой лимона, мысленно послав куда подальше вечные укоры Гошика, презиравшего его плебейскую привычку закусывать коньяк лимоном. Улегся, мысли переключились на Аполлошу, предстоящую операцию по извлечению миллиарда из несметной сокровищницы Утинского, и он уже было заснул, но вдруг…

– Ты спишь? – сдавленный, заговорщицкий шепот Игната в трубку вывел Георгия Арнольдовича из себя, где пребывал он в мире и покое, лежа в кровати с томиком Бродского. – Я сейчас зайду. Плохие дела, Гошик!

Колесов немедленно впал в ярость, поскольку за полдня добросовестного прозвона крайне успешно продвинулся к цели и лег с ощущением, что дела-то неплохи. Кажется, скоро все решится, их примет Утинский и, выслушав и отсмеявшись, вежливо пошлет к едреням собачьим. И тогда можно будет – при всем сердечном сочувствии другу– подобно Понтию Пилату, «умыть руки».

Игнат ввалился в халате, крепко сжимая в кулаке ключи от своей квартиры. Прошел в спальню, плюхнулся в кресло рядом с кроватью и заявил:

– За мной следят!

Гоша хотел было заорать, но неожиданно для себя произнес миролюбиво:

– Игнаша, если ко всем твоим выдающимся качествам прибавилась еще и паранойя, мне каюк, я этого точно не выдержу. Еще раз предлагаю серьезного психотерапевта.

– Я его узнал, Гошик, узнал.

– Кого, черт возьми?

– Эксперта из антикварки, армянина. Забыл, как зовут. Кажется, Роберт. Он мне тогда еще не понравился. Ах да, ты же не в курсе, я не рассказывал…

И он в подробностях поведал то, что стыдливо скрыл почти девять месяцев назад, в тот роковой и счастливый день, когда чуть было не продал Аполлошу и чуть не сошел с ума от великого открытия.

Георгий Арнольдович слушал со скептической улыбкой, а ближе к концу даже пожалел, что Игнат проявил тогда несвойственную ему бдительность и благоразумие. Сейчас все было бы проще, и он в гордой бедности завершал бы перевод Данте, «труд, завещанный от Бога».

– …и как-то резко отвернулся, понимаешь? Зуб даю, он не хотел, чтобы я его заметил.

– Вот что, господин параноик! Я могу привести тебе десять аргументов за то, что нет причин для страха и паники. Но не буду. Я страшно устал от твоих заскоков и капризов Аполлоши – не при нем будь сказано (сказано было как раз при нем, Игнатова сумка стояла под книжным стеллажом в паре метров от них). Иди спать, прими валерьянки. Завтра с утра я звоню помощнику Утинского. Сегодня говорил с ним. Он обещал доложить, узнав, что друг детства. Если этот олигарх не полностью утратил душу и способность к ностальгии, он даст команду как минимум соединить по телефону. Я попрошу о немедленной встрече. Может сказать – приезжай, а может отложить на месяц, два, год. Откуда я знаю? Все, спокойной ночи!

Игнат вернулся, запер дверь на два замка и цепочку. Заснул нескоро: мучили подозрения и дурные предчувствия.

В одиннадцать утра позвонил Гоша.

– Поздравляю.

– С чем?

– То же мне, воин! 22 июня, начало войны.

– То же мне, праздник!

– Со слезами на глазах. Мы ж победили, в конце концов. Ладно, есть другой повод. Радуйся, полковник! Должен признать – чудеса продолжаются. Общался с Володькой. Как ни странно, судя по всему, бешеные деньги не убили нормальные человеческие инстинкты. Говорил со мной тепло и радостно, будто все эти годы мечтал повидаться. Что и подтвердилось. Я вставил про тебя, назвал другом всей жизни – гордись! – и абсолютным феноменом по финансовой части, с которым ему немедленно следует познакомиться. Он пригласил приехать вместе. Сегодня же вечером, к восьми пришлет за нами машину. Фантастика! Чтобы загруженный делами по уши денежный мешок так себя повел!.. Не иначе как опять твой Аполлоша вмешался.

– Я же говорил! – воссиял Игнат и, словно шашкой, победно рубанул рукою воздух. – Только не вмешивался он, а просто предвидел. Он все предвидит, Гошик, согласись! И миллиард у нас будет, вот увидишь.

Гоша глубоко вздохнул в трубку и внезапно добавил:

– Только вот что… Я тут подумал… А вдруг ты не ошибся. Тем более, что зрение, в отличие от рассудка, бог тебе сохранил. Вдруг действительно этот проходимец из антикварного искал тебя все это время? Вдруг он запал на статуэтку и в сговоре с какими-нибудь бандитами хочет тебя грабануть? Ты меня слегка напряг. Сейчас спущусь, погляжу, нет ли машины с этим армянином. Как выглядит?

– Худощавый такой, чернявый, нос горбинкой.

– Молодец, Игнат! По таким особым приметам армянина узнать – раз плюнуть. Ну Пинкертон, блин! Во что одет? Модель авто не разглядел?

– Нет, я в них не понимаю… Но машинка небольшая, синенькая, типа мини.

– Сиди, я зайду.

Он зашел через двадцать минут: Игнат извелся и впал в мандраж.

– Нет армянина, – констатировал Гоша. – А вот машина есть. Маленькая синяя «ауди». За рулем женщина. На пассажирском месте какой-то лысый. Мотор заглушен.

– Ну?

– Что «ну»? Подошел, спросил, не Игнатия ли Васильевича Оболонского поджидаете, не в его ли квартиру хотите залезть, чтобы спереть бронзовую статуэтку олимпийского бога. «Точно, – отвечает лысый, – а как вы догадались?» «Это не я, – говорю, – это мой друг Игнат скумекал. Он провидец, людей читает, как телефонную книгу. Так что валите отсюда, не мешайте нам миллиард зарабатывать, а то ментов вызову».

Гоша захихикал, наблюдая, как тупое изумление полковника сменилось досадой и укором. Игнат терпеть не мог, когда друг начинал прикалывать, пользуясь его природной легковерностью, помноженной на тормозное чувство юмора.

– Ладно, не обижайся. Шучу. Все в порядке. Нет никакого армянина. Я там даже еврея в машине не обнаружил, представляешь? Выбрось все из головы. Сиди дома, репетируй. Биржевые отчеты давай мне сразу. Свои я тоже захвачу. И документы с ключами от сейфов давай, пусть их Аполлоша охраняет, если у тебя психоз. Встречаемся в восемь на Мясницкой у магазина «Чай», туда же лимузин подъедет. А я из города подойду, хочу по книжным побродить?