– Адам?..

И тогда он посмотрел на меня – по-настоящему посмотрел. Я чувствовала, как он впивается в меня глазами. Внутри у меня все перевернулось, и я ощутила волну жара, и это напомнило мне наш первый раз, когда все мои органы чувств, казалось, были так перегружены поступающими сигналами, что где-то под ложечкой словно бы собрался огромный пучок нервов. В тот момент у меня в мозгу проносился миллион сценариев дальнейшего развития событий, и каждый противоречил предыдущему.

И сейчас у меня снова появились такие же мысли, когда он на меня смотрел. Только теперь у меня было ощущение, что я потеряю гораздо больше, если пойму все неправильно. Прошли те счастливые времена, когда один роман плавно, без всякого риска, переходил в другой. Сейчас речь шла о моем будущем, о нашем будущем, и мне следовало обращаться с ним очень бережно.

Уголки его рта чуть-чуть приподнялись. Мне не нужно было больше никаких знаков.

Я встала, перегнулась через стол, чтобы поцеловать его в губы, и без лишних слов вышла.

Он что-то промямлил, но я не хотела выслушивать его отговорки. Я хотела, чтобы он занялся со мной любовью. Мне требовалось, чтобы он занялся со мной любовью.

К тому времени, когда он вошел в спальню, я была полностью раздета, если не считать черного кружевного белья от Agent Provocateur, которое он подарил мне на Рождество. Он или ухмыльнулся, или просто скорчил гримасу, не знаю: я все равно шла к нему, и свет от прикроватной лампы насыщал комнату теплым сиянием.

Сердце бешено колотилось у меня в груди, словно я – неопытная молоденькая девушка, у которой это в первый раз. Я чувствовала, что двигаюсь в замедленном темпе, точно мое тело готовится к борьбе или к бегству – готовится справляться с ударом, который мне вот-вот нанесут. Но удастся ли нам оправиться, если он опять меня оттолкнет? Я с трудом уговорила себя попытать счастья. И при этом мой мозг беззвучно кричал мне: давай, не мешкай, надо выяснить, сумеем ли мы с ним двигаться дальше, стать той парой, которой мы когда-то были.

Он медленно приблизился ко мне. Мы стояли, повернувшись друг к другу, и я обхватила его лицо руками. Его мягкая щетина щекотала мне ладони. Я внимательно глядела на него.

– У нас все нормально? – прошептала я.

Он кивнул:

– Надеюсь. Я только не знаю, надо ли…

Но тут я прижала палец к его губам. И поцеловала его, сначала слегка, а потом глубже – откликаясь на его настоятельную потребность, которую я чувствовала. Мы упали на кровать, и я ощущала его возбуждение, дергая его за брюки, отчаянно пытаясь расстегнуть ему пуговицы. В голове у меня теснилось множество всевозможных мыслей, и к тому, чем мы занимались, я относилась гораздо серьезнее, чем оно того заслуживало. Мне страшно хотелось преодолеть ту зияющую пропасть, которая разверзлась в наших отношениях, некогда идеальных. Я знала, что секс – это еще не все. Но когда я лишилась близости с Адамом, это высветило множество других поводов для неуверенности. Я стала сомневаться в своей привлекательности, в своей способности завести его. Я стала задаваться вопросом, не встречается ли он с другой. Наша близость нужна была мне и для меня самой, и для него. Чтобы мы оба понимали: все у нас будет хорошо.

Он еще раньше, чем я, понял: сейчас этого не будет.

– Ладно, брось. – Он оттолкнул меня рукой.

– Просто расслабься. – Я была полна решимости продолжать.

– Я же говорю – брось. – Он явно был разочарован и раздосадован. Да и я тоже.

Мне хотелось спросить, что я делаю не так, но для меня это прозвучало бы как реплика актрисы из низкопробного фильма про взросление. Мне нужно было казаться уверенной, пусть даже я сама никакой уверенности не ощущала.

Я снова сделала движение в его сторону:

– Хочешь, я попробую?..

– Какого хрена, Эм! – рявкнул он. – Я что, неясно выразился? Ничего не будет.

Внутри у меня все так и обрушилось. Все мои представления о том, что я – привлекательная, сексуальная женщина, разбились на миллион крошечных кусочков. Раньше у нас все получалось так легко. Мы оба были настроены на волну друг друга, знали, что и когда делать. Никто никогда не вызывал во мне таких ощущений, как Адам. И он говорил то же самое обо мне. Как же все могло так повернуться, так испортиться? Я должна была как-то поправить дело.

Решив предпринять последнюю попытку, я оседлала его.

– Господи, да что ж такое-то! – заорал он, сбрасывая меня и вскакивая с кровати. Он торопливо натянул свои боксерские трусы. – Какую букву в слове «нет» ты не понимаешь?

Я села очень прямо. И замерла.

– «Просто расслабься… Хочешь, я попробую…» – передразнил он, расхаживая по комнате.

– Но нам просто нужно…

– Нам ничего не нужно, – бросил он. – Это не твоя проблема, а моя. Так что прекрати талдычить мне насчет того, что нам нужно сделать и что мы должны попробовать.

Брызги его слюны попадали мне в лицо, и я отстранилась. Я никогда его таким не видела.

Я непонимающе покачала головой.

– Но я просто хотела помочь, – пролепетала я едва слышно.

– А мне твоя помощь не нужна. Мне нужно какое-то сучье чудо.

Он вышел из комнаты и так грохнул дверью, что отлетела планка между притолокой и стеной.

Я осталась сидеть на кровати – в полном ошеломлении. Глаза у меня щипало. Я ругала себя за эгоизм. Значит, дело не во мне. Дело в нем.

Тут я снова подумала про тот последний раз, когда мы предприняли попытку близости, пусть и недолгую. Когда у нас жила его мать. Я вспомнила, как он в ужасе шарахнулся от меня, едва она окликнула его, словно учительница, отчитывающая проказливого школьника. «Адам! Чем это ты, по-твоему, занимаешься?» – вскричала она.

Казалось, то, что она застала нас за этим, увидев то, что увидела, причинило ему физическую боль. Может, и причинило. Но даже сейчас, когда эта боль наверняка давно прошла, психологический блок никуда не делся, а от него избавиться было куда труднее.

Я не ожидала, что Джеймс снова объявится, но через неделю после того первого звонка он позвонил снова, заявив, что просто «проезжал мимо», и, поскольку у меня как раз выдались свободных полчаса и мне было страшно любопытно, чего же он, собственно, хочет, я как-то незаметно для себя согласилась выпить с ним кофе.

Мы устроились в углу крошечного турецкого кафе на Вильерс-стрит. Окна запотели изнутри: жар отопления боролся с уличным морозом. Мне было как-то неуютно из-за того, что служитель за стойкой громко выкрикивает заказы, передавая их на кухню. И вообще, кто ест кебабы в одиннадцать утра, да еще и в среду? Впрочем, эти возгласы хотя бы отвлекали меня от странного чувства близости, которое возникало у меня в обществе Джеймса. Я все твердила себе, что скоро он официально станет моим деверем, поэтому такая близость в порядке вещей. И все равно мне казалось, что это как-то неправильно. Интересно, думала я, ему тоже так кажется? Или только мне?