Дилан не хотел такой семейной жизни – полной холода, злобы и отчужденности во имя сохранения внешнего благополучия. Но их жизнь не сразу стала такой, а значит, позволять сердцу и инстинктам играть первую скрипку совсем не безопасно. Так где черта? Где зона безопасности?

Ему хотелось стабильности и той крупицы счастья, которую она дает. Неужели это слишком много? Дилан построил свою карьеру на том, что помогал другим людям избегать рискованных для их капиталов ситуаций, и был уверен, что не допустит ничего подобного в своей личной жизни.

Возможно, его участь прожить всю жизнь холостяком. По крайней мере, так он никогда не окажется в ситуации своих родителей. А это уже неплохо.

Когда лифт поднялся наверх, Дилан понял, что это до смешного нелепая мысль. Может, ему пора к психотерапевту? Серьезно. Может, какой-нибудь психиатр способен вправить ему мозги и вывести из этого состояния, потому что сам он точно не мог.

Открыв дверь, он увидел в прихожей свет. На столике лежал запасной ключ и сумочка Марни. Из спальни доносились приглушенные звуки музыки, а в воздухе он уловил аромат духов с нотками цитруса.

Дилан совсем забыл про то, что Марни здесь.

Раздражение и недовольство стали исчезать. Вот то, что лучше всякой терапии. С ней он не чувствовал ни стресса, ни напряжения. С ней было просто. Легко. Как на каникулах. Она воспринимала всякие отклонения от нормы и не заостряла на них внимания. Она не требовала и не хотела от него многого.

Дилан расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и, сделав глубокий вдох, пошел в спальню, с радостью готовясь забыть все на свете.

Марни сидела на кровати, изящно устроившись среди подушек. Лучи света играли на вышивке и блестках ее платья, а сливочная кожа мерцала на фоне темно-синего покрывала.

Невероятное зрелище. Она выглядела потрясающе. От одного взгляда на нее захватывало дух.

Когда он подошел, Марни протянула ему бокал шампанского.

– Что празднуем?

Она подвинулась, освобождая ему место.

– Успешную акцию, конечно.

Дилан чокнулся с ней.

– Это стоит отметить. Ты прекрасно поработала.

Марни пожала плечами:

– Я бы не стала приписывать себе больших заслуг в проведении всей акции, но что касается того, чтобы пообщаться и посплетничать, думаю, я справилась хорошо.

– До меня дошли одни комплименты.

На лице Марни вспыхнула улыбка.

– Это здорово. Я люблю комплименты.

Дилан прижался лбом к ее лбу и скользнул ладонью по ее голому плечу и ключице.

– Сегодня ты выглядишь потрясающе.

Он поцеловал Марни в висок, в щеку и в шею. Она слегка вздрогнула, и Дилан почувствовал губами гусиную кожу.

– Это не тот комплимент, которого я добивалась, но спасибо. – Она провела рукой по лацкану его смокинга. – Ты и сам выглядишь потрясающе. Элегантен, как Джеймс Бонд.

Дилан снял галстук-бабочку и бросил его на ночной столик. Стряхнув с себя смокинг, он швырнул его в сторону и вытащил из рубашки запонки.

– Знаешь, они не очень удобны, но почему-то нравятся дамам, – лукаво заметил он.

– Очень верно. А смокинг для них, как валерьянка для кошек. Сегодня тебе удалось привлечь внимание одной из девушек Бонда.

Дилан бросил на нее взгляд и увидел, что она улыбается от удовольствия.

– Не напоминай.

– Энелайз Уилсон прелестная женщина. – Голос Марни звучал серьезно, но она не удержалась и прыснула. – А твоя матушка, похоже, от нее в восторге.

Энелайз и мать возглавляли список того, о чем ему совсем не хотелось говорить. Дилан вздохнул. Он почувствовал, что возвращается прежнее раздражение.

– Ради бога, давай найдем другую тему для обсуждения.

– Бедненький. – Марни с притворной жалостью похлопала его по ноге. – Как трудно быть привлекательным успешным холостяком. Ну прямо «Гордость и предубеждение».

– Что?

Марни печально покачала головой:

– Так-так. А я-то считала, что у тебя хорошее образование. Первая строка из романа «Гордость и предубеждение» гласит: «Все знают, что молодой человек, располагающий средствами, должен подыскивать себе жену».

Боже правый.

– «Должен» еще не означает, что я должен.

Марни удивленно подняла бровь.

– В самом деле? Всего несколько недель назад ты говорил, что хочешь жениться.

Да, и кончить, как мои родители.

– Я передумал. – Запонки полетели в общую кучу.

– О! – Марни уставилась в бокал с шампанским.

– Что – о?

– Просто мне странно это слышать. Такая перемена.

– Ладно. Ни одна из тех женщин, с которыми я знаком на данный момент, не удовлетворяет моим требованиям. Так что я решил прекратить поиски. Лучше помру в одиночестве. – Дилан осушил свой бокал и, взяв бутылку, налил и себе и ей. Чувствуя себя немного виноватым в том, что подпортил вечер, не сдержав своих мрачных мыслей, он снова чокнулся с Марни. – Давай за нас, Марни. За то, что просто и легко.

Марни кивнула, но не стала пить. На ее лице появилось какое-то странное выражение.

– Марни, что с тобой?

Она снова кивнула, но выражение осталось прежним. Потом она откашлялась.

– Нам надо поговорить.

Это не предвещало ничего хорошего. Настроение снова пошло на спад.

– Хорошо.

– Мне неловко. – Она сделал глубокий вдох и выдохнула, надув щеки. – Действительно неловко.

– Так скажи и все.

– Да, я скажу. – Марни посмотрела ему прямо в глаза. – Это наша последняя ночь, Дилан. Я встретила другого.

Ложь сорвалась с губ сама собой. Гораздо легче, чем она ожидала. Ее это убивало, но что еще оставалось делать? Своими словами Дилан буквально растоптал ей сердце. Ее вновь обретенному чувству суждено остаться неразделенным. Новость оказалась не из приятных.

Дилан в изумлении отпрянул.

– Что?

– Я встретила другого.

– Ты шутишь?

Гордость – страшный зверь. Уязвленная гордость еще хуже.

– Нет.

Он вскочил с кровати.

– Кто? Когда, черт возьми?

Марни старалась говорить спокойно.

– На самом деле я познакомилась с ним раньше. Мне казалось, мы просто друзья, но недавно я поняла, что мои чувства к нему изменились. Мне… мне этого мало. – Теперь она говорила правду. – Я не могу продолжать то «простое и легкое», что у нас с тобой, и в то же время хотеть от него чего-то большего. Приходится выбирать.