— Если нет, — откровенно ответил он, — Элейне не с кого будет спросить за это. Я не упустил ничего. — Он подбородком указал в окно на контуры крепостной стены, неясно выступавшие в утреннем тумане. — К штурму я готов. Но их слишком много, Антиль.

Она проследила за его взглядом. Она знала, что ему следует верить: с этими дикарями Рикке воевал много лет и знал их как никто. Сейчас пустынная местность на много миль вокруг была усеяна крошечными точками походных костров осаждавших. Кольцо вокруг них замкнулось, и наутро они ждали решающего штурма. Вопрос лишь в том, успеет ли свершиться их последнее волшебство.

Высокий, по самую шею закованный в сталь мужчина медленно обводил взглядом просторный чертог. В любом случае он видел его в последний раз. Реализация проекта лишала народ не только привычного уклада жизни. Они теряли все свое материальное имущество, слишком громоздкое, чтобы взять его с собой. Насколько изменится их жизнь! Впрочем, об этом думать было не ему и не сейчас.

Он развернулся на звук быстрых шагов. Слишком быстрых и слишком звонких: работавшие здесь дамы шелестели по гладкому полу как ветерок. Увидев, кто ворвался в зал, он впервые за многие дни непроизвольно улыбнулся.

Высокий юноша с выразительным лицом раздвинул входную занавесь и теперь прямиком пробирался к нему, лавируя в массе приветливо здоровающихся с ним женщин. Мальчик режет толпу, как раскаленный нож — масло, с удовлетворением отметил Рикке. Способный.

— Ну, — сказал он, — привет.

Он протянул руку, чтобы коснуться щеки Туолле… и с недоумением поглядел на нее.

— Я так давно тебя не видел? Как высоко мне теперь приходится ее поднимать, мой маленький принц.

— Твой юный король, — поправила его Антиль, едва достававшая до плеча внуку. Гордая улыбка цвела на ее изнуренном лице. — Туолле достиг совершеннолетия, и вчера Элейне передала ему корону. В обстановке торжественной настолько, насколько это уместно в настоящих обстоятельствах.

— Еще одна цепь, чтобы удержать меня на привязи!

— Вероятно, — предположил Рикке, — я должен преклонить колено?

— В настоящих обстоятельствах это неуместно, — пошутил Туолле и обнял его.

Объятие у них вышло судорожное, отчаянное.

— Послушай, — сказал сын, — мое место там, — и указал на стену. — Я такой же воин, как ты.

Рикке покачал головой. Ему не надо было даже оглядываться на Антиль, стоящую рядом.

— Но не оставишь же ты меня здесь, с женщинами? Неужели ты хочешь, чтобы я стоял у окна, шаря по поясу в поисках меча, и только смотрел, как вы… защищаете меня?

— Придется, — коротко сказал Рикке.

Туолле отступил на шаг.

— Отец, — сказал он, — ты предаешь меня. Не тебя ли я просил помочь мне вырасти таким, чтобы мне не было за себя стыдно? И ты утверждал, будто сделал это.

— И я это сделал, — возразил Рикке. — Но ты больше, чем солдат. Ты — король.

— Но здесь управилась бы и принцесса!

Настало время взвешивать слова. Рикке смотрел на сына и думал о том, что всю жизнь учился достойно умирать. Туолле он эту науку не преподал. Ему еще рано.

— Ты не возьмешься за меч, пока это в силах сделать я, — просто сказал он. — А поскольку обороной башни командую я, то будет так, как я сказал. И мой король не станет со мной пререкаться. Это выше его достоинства.

— Мама тебя хотела видеть, — сообщил Туолле. — Она сейчас подойдет.

С этими словами он отошел к другому окну и остановился там, заложив пальцы за пояс и глядя на враждебную пустошь вокруг: напряженный, обиженный, тонкий. Сегодня все причиняло Рикке боль.

Однако увидев идущую к нему через зал Элейне, он отвлекся и положил стальные перчатки на подоконник. Она не позволяла делить себя с чем бы то ни было.

— Здравствуй, — сказала она ему. — Мы давно не виделись.

Руки их соприкоснулись. Сделав пару шагов, они оказались в оконной нише, создававшей иллюзию уединения. Акустический конус делал их разговор неслышным для окружающих. Рикке все не выпускал ее руки, осторожно перебирая пальцами хрупкие косточки.

— Я и забыла, какие у тебя руки, — промолвила Элейне. И он снова не ответил, с печальной нежностью думая о том, что она уже свободна от короны, хотя сама еще и не осознала этого. Однако она опровергла его невысказанные мысли, присев на подоконник — жест, в ее прежнем амплуа практически немыслимый! — и предложив ему занять место рядом.

— Почему ты все-таки выбрала меня?

— Я тебя люблю, — просто ответила она.

— О-о! — только и вырвалось у него.

Руки, будто независимо от их воли, продолжили свой медленный танец. Элейне прижалась плечом к бронированной, горящей как жар груди.

— Рикке, — сказала она, — я…

— Нет, — оборвал он ее. — Не так. Не надо.

И они вновь замерли в молчаливом оцепенении.

Снаружи прояснялось, и Рикке вздрогнул, когда тревожно запел рожок.

— Пора, — сказал он, высвобождаясь.

Пояс с мечом, перчатки. Гребенчатый шлем он взял в руки. Туолле от своего окна обернулся к нему, и Рикке салютнул своему королю. Тугая тонкая струночка звенела в его душе, когда он шагнул за двери, вошел в кабину лифта, и тот понес его вниз, в тесный крепостной дворик, и потом, когда он поднимался на стену, где ждали его приказов. Рожок уносил к небесам обреченную горделивость уходящей расы, и Рикке, стоя спиной к высоким светящимся окнам, знал, за что он будет умирать.

Они ринулись на стены с животным остервенением, неся перед собой одуряющую волну вони немытых тел и дурных желудков. На них обрушились котлы с кипятком и кислотой, корзины с голодными оггами, а также камни и бревна и стрелы из-за каждого зубца. Их отшвырнули, но то был только первый раз. Они карабкались на стену всюду, где только могли приставить уродливую шаткую лестницу или сучковатую лесину, а то и просто забрасывая наверх сыромятные ремни с узлами и крючьями, и, похоже, не задумались бы навалить трупы вровень со стенами, чтобы войти в башню по грудам мертвых тел. Все чаще возникали они на самом верху: чтобы обрубить все канаты, оттолкнуть все лестницы, защитникам не хватало рук. На штурм шли одетые в шкуры неуклюжие великаны, заросшие бородами до самых глаз, вооруженные чудовищными дубинами, рогатинами и копьями с наконечниками из грубо отшлифованных камней. В большинстве своем они были босы. О боевых порядках они не имели ни малейшего понятия, и над их толпою катился могучий нечленораздельный рев… и вонь!

Яркий свет в высоких окнах могучей башни повергал их в неистовый суеверный ужас, одолеть который они могли, лишь стерев с лица земли его источник. Человечество никому не прощает превосходства. Женщины, чьи мужья держали заслон против этой захлестывавшей стену волны, работали в безумной спешке, даже не оглядываясь на окна, за которыми гибли их защитники. Один из них стоил десяти и убивал их без жалости, как бешеных или паразитов, но на их месте вставали сто, и только Туолле, всем телом распластавшись по толстому стеклу, расширенными глазами следил, как его лишают владычества над миром.