— Признаться, смутно.

— Я не уверен, что мы сможем просто все отрицать… — засомневался робкий.

— Да сможем, черт возьми, почему нет?

— У них ведь есть снимки… Экологи всегда делают снимки.

— Ну так кому какое дело? Что может быть у них на снимках — дохлые койоты? Никто не станет поднимать шум из-за дохлого койота. Можете мне поверить. Пилот! Пилот, где это мы, черт побери?

Я открыл глаза. Я сидел в кабине вертолета, рядом с пилотом. Вертолет летел на восток, навстречу лучам восходящего солнца. Внизу я увидел голую плоскую равнину, на которой кое-где росли кактусы, жидкие кустики можжевельника и редкие деревья Джошуа.

Пилот вел машину вдоль линии высоковольтных проводов, которые тянулись одинокой цепью через пустыню, на стальных мачтах с растопыренными в стороны опорами. В свете восходящего солнца мачты отбрасывали длинные тени.

Крепко сбитый мужчина в костюме и галстуке наклонился вперед с заднего сиденья.

— Пилот, мы уже на месте?

— Мы только что пересекли границу Невады. Прилетим через десять минут.

Толстяк недовольно заворчал и уселся на место. Нас представили друг другу при посадке, но я забыл его имя. Я оглянулся на троих мужчин, которые летели вместе со мной. Все они были в костюмах и при галстуках. Все — консультанты по отношениям с общественностью, нанятые «Ксимосом». По их внешнему виду я сразу догадался, кому принадлежал какой голос. Худощавый и нервный мужчина взволнованно заламывал пальцы. Второй мужчина, средних лет, спокойно сидел, положив на колени портфель. А главным тут явно был этот крепкий толстяк, самый старший из троих и ворчливый.

— Я вообще не понимаю, почему они построили фабрику в Неваде?

— Меньше всяких ограничений, легче договориться с инспекциями. Сейчас в Калифорнии сильно зажимают новые технологии. Им бы целый год пришлось разбираться с комиссией по влиянию на экологию только для того, чтобы вообще построить новую фабрику. И в Калифорнии гораздо сложнее получить всякие разрешения. Поэтому они построили комплекс здесь.

Ворчун выглянул в окно, на пустыню.

— Ну и дырища! — пробормотал он. — Меня ни черта не колышет, что бы здесь ни творилось. — Повернувшись ко мне, он спросил: — А вы чем занимаетесь?

— Я программист.

— Вы уже подписали все бумажки?

Он имел в виду, подписал ли я договор о неразглашении, который запрещает мне обсуждать то, что я здесь услышал.

— Да, — ответил я.

— Едете работать на фабрике?

— Да. Консультировать.

— Консультировать — это правильно. Только так и надо, — он кивнул мне с таким видом, словно мы были союзниками. — Никакой ответственности. Никаких обязательств. Просто высказывай свое мнение и смотри, как его пропускают мимо ушей.

В наушниках затрещало, и прозвучал голос пилота:

— Комплекс молекулярного производства компании «Ксимос» прямо перед нами. Вы уже можете его увидеть.

На горизонте, в двадцати милях впереди, показались очертания нескольких приземистых зданий. Пиарщики на задних сиденьях дружно подались вперед.

— Это он и есть? — спросил ворчун. — Это что, и все?

— Комплекс больше, чем кажется отсюда, — сказал пилот.

Когда вертолет подлетел поближе, я рассмотрел, что все здания — простые конструкции из бетонных блоков, покрашенных белой краской, и все соединены друг с другом переходами. Пиарщикам это так понравилось, что они едва не захлопали в ладоши.

— Прекрасный вид!

— Похоже на какой-то сраный госпиталь.

— Великолепная архитектура.

— Наверняка комплекс отлично смотрится на фотографиях.

Я сказал:

— Почему именно на фотографиях?

— Потому что в нем нет никаких проекций, — ответил пиарщик с портфелем. — Никаких антенн, никаких шпилей — ничего выступающего. Проводились соответствующие исследования. Здания такой простой, прямоугольной архитектуры и белые — прекрасный выбор цвета — ассоциируются с невинностью, больницей, исцелением, чистотой. Такие постройки не вызывают неприязни.

— Сраные экологи! — с довольным видом проворчал толстяк. — Здесь занимаются медицинскими исследованиями, да?

— Не совсем…

— Займутся, как только я возьмусь за это дело — можете мне поверить. Медицинские исследования — это правильно, так мы это и разрулим.

Пилот показал на другие здания, когда мы пролетали над ними.

— Первый бетонный блок — это энергостанция. То низкое здание, к которому идет пешеходная дорожка, — жилой комплекс. Дальше — вспомогательные производственные корпуса, лаборатории, все остальное. А вон то трехэтажное здание без окон — это главный производственный корпус. Мне говорили, что это только внешний корпус, а там, внутри него, еще одно здание. Потом, вон там, справа, такой низкий навес с плоской крышей — это стоянка и внешний склад. Машины приходится держать под навесом, а то от солнца плавятся приборные панели. Нагревается все так, что получишь ожоги первой степени, если дотронешься до руля.

Я спросил:

— Здесь есть и жилые помещения?

Пилот кивнул.

— Да. Как же без них? Ближайший мотель в ста шестидесяти милях отсюда. Возле самого Рено.[6]

— И сколько людей постоянно живет на фабрике? — спросил ворчун.

— Можно разместить двенадцать человек, но обычно бывает человек пять-восемь. Чтобы за всем здесь следить, много народу не нужно. Я так слышал, тут все полностью автоматизировано.

— А что вы еще слышали?

— Да не то чтобы очень много, — откликнулся пилот. — Они такую секретность развели вокруг этого места… Я, к примеру, ни разу не бывал там, внутри.

— Хорошо, — сказал ворчун. — Проследим, чтобы и дальше все продолжалось в том же духе.

Пилот повернул штурвал, вертолет завис на месте и начал снижаться.

Я открыл пластиковую дверцу кабины и покинул машину. Воздух снаружи был раскален, как в духовке. От внезапной жары у меня даже перехватило дыхание.

— Это еще ерунда! — крикнул пилот, перекрывая шум мотора и свист лопастей винта. — Сейчас тут почти зима! Не больше ста пяти градусов.[7]

— Отлично! — сказал я, вдыхая раскаленный воздух.

Я забрался в салон, чтобы достать свою дорожную сумку и ноутбук. Они лежали под сиденьем застенчивого пиарщика.