Одно событие кардинально изменило жизнь и научное мышление Санчеса: в 1727 году он познакомился с сочинениями великого нидерландского врача, ботаника и химика Германа Бургаве (1668–1738). Последнего называют основателем так называемой лейденской медицинской школы. Он первым применил к медицине идеи эпохи Возрождения и вывел ее из области схоластического средневекового мудрствования, пытаясь связать основы анатомии и физиологии с практическим опытом. Им была устроена в Лейдене первая в то время клиника научного исследования болезней, сделавшаяся средоточием медицинской мысли эпохи. Туда-то незамедлительно и устремился Антонио, и через три года был назван одним из лучших учеников знаменитого голландца. Потому, когда в 1730 году русское правительство обратилась к Бургаве с просьбой рекомендовать ему ученого-медика для важной врачебной должности в России, он указал на Санчеса как на достойнейшего кандидата.

Герман Бургаве

В Северную Пальмиру наш герой прибыл в 1731 году и служил на благо России свыше шестнадцати лет. Обучал медицинским премудростям русских фельдшеров, повитух и фармацевтов в Москве. Затем определился в военное ведомство и «не малое время находился при войсках, с которыми неоднократно бывал в походах». Позже перебрался в Петербург, где получил назначение на должность главного медика при Сухопутном шляхетном кадетском корпусе (это привилегированное учебное заведение для дворян называли Рыцарской академией). Одновременно он состоял домашним врачом кабинет-министра А. П. Волынского. Талант и мастерство доктора Санчеса обратили на себя внимание самой императрицы, которая призвала его ко двору и сделала своим лейб-медиком. Известно, что он часто пользовал Анну Иоанновну особенно при обострении мочекаменной болезни.

Официально числясь католиком, он, казалось, должен был быть спокоен за свою судьбу во время гонений на еврейство в России. А потому его не коснулся введенный еще Екатериной I в 1727 году указ, запрещающий евреям жить на всей территории Российской империи. Но он, тайный иудей, не мог не содрогнуться, когда в 1738 году грянул процесс над евреем Борухом Лейбовым и обращенным им в иудаизм капитаном Александром Возницыным. Лейбову вменялось в вину и то, что он построил синагогу в местечке Зверовичи (Белоруссия), которую впоследствии власти, конечно же, сожгли вкупе с молельными книгами. Следствие вел начальник вездесущей канцелярии Тайных розыскных дел А. И. Ушаков – человек со зловещим лицом, чем-то смахивавший на великого инквизитора. И приговор вынесли поистине инквизиторский: Лейбова и Возницына «казнить смертию и сжечь!» Аутодафе над отступниками произошло в Петербурге, на углу Невского и Большой Морской, при большом стечении народа. Хотя Санчеса прямо не коснулась чаша сия, событие это отозвалось болью в его сердце, как и в сердцах всех этнических евреев империи. В их числе был и его друг, шут императрицы Ян Лакоста, тоже потомок португальских маранов.

Хотя и говорят «жид крещеный – жид прощеный», Санчесу время от времени напоминали о его еврейском происхождении. Писатель и стихотворец XVIII века А. П. Сумароков в одном частном письме говорит о некоем иностранце, как он пишет, «жидовской породы». Эта-то «порода» и вызывала у придворных неприятие и высокомерную брезгливость. Известный своим антисемитизмом исторический романист В. С. Пикуль в книге «Слово и дело», на наш взгляд, весьма достоверно показывает юдофобию русской императрицы. Санчеса она называет не иначе как «христопродавцем». «Ну, жид! – сказала ему Анна Иоанновна, до подбородка одеяла на себя натягивая. – Смотри мое величество… Но одеяла снять не давала: – Ты так меня… сквозь одеяло смотри… Твое счастье, что я больна лежу. А то бы показала тебе… Пиши рецепт, гугнявец такой!.. Чтобы я, самодержица всероссийская, тебе ж… свою показывала? Да лучше я умру пусть, но не унижусь!» Униженным, однако, предстает здесь лейб-медик. И едва ли случайно, что в декабре 1740 года он, сказавшись больным, не присутствовал на торжественных похоронах этой самодержицы.

Кратковременное правление прямодушной и милосердной регентши Анны Леопольдовны при младенце-императоре Иоанне Антоновиче было звездным часом карьеры Санчеса. В ноябре 1740 года его назначают императорским гофмедиком с жалованьем в три тысячи рублей. Правительница настолько уверовала в чудесного доктора, что доверила ему свое августейшее чадо и посылала к нему на просмотр и утверждение все рецепты, выписанные другими врачами.

Историки говорят об искренней приверженности доктора Брауншвейгскому семейству, что, с их точки зрения, и явилось причиной его последующей опалы. Едва ли! Ведь вступившая на престол Елизавета Петровна Санчеса не преследовала. Она сохранила за ним пост царского лейб-медика и часто пользовалась его услугами. И это при том, что была ярой противницей евреев.

По-видимому, в то время императрица не подозревала португальского врача-католика в иудействе (как благоволила она и к возведшему ее на престол сержанту лейб-гвардии, еврею-перекрещенцу Грюнштейну, которому даровала сотни христианских душ). Тем более что доктор был весьма полезен: в 1744 году он излечил опасно больную плевритом невесту великого князя Петра Федоровича, будущую императрицу Екатерину П.

Когда Санчес из-за болезни глаз подал в отставку, его проводили из России во Францию с большими почестями. Вот копия выданного ему аттестата (абшида) за высочайшей подписью: «Оказатель сего, Медицины Доктор Антонио Рибейро Санхес, выписан и принят был в службу Нашу с капитуляцией в 1731 году, с которого в оную Нашу службу, в исправлении по искусству его медицинского дела, будучи в разных местах, доныне препроводил, как искусному доктору и честному человеку надлежит, добро похвально; так что за оказанные в том его труды и искусство Всемилостливейши от Нас пожалован и обретался при Императорской Нашей Особе вторым лейб-медиком с рангом Действительного Статского Советника, а понеже он, доктор, за болезнями, которыми он одержан, просил из службы увольнения, того ради указали Мы дать ему сей абшид за собственноручным подписанием. Елисавет. С. Петербург, Сентября 4-го 1747 года». Петербургская Академия наук поспешила избрать Санчеса «почетным членом физического класса, с определением Ея Императорского Величества жалованья 200 руб. в год» с тем, чтобы он из-за кордона «для здешней Академии разные пьесы и диссертации присылал».

Перед отъездом Санчеса Академия приобрела у него значительную часть его книжного собрания: более 700 томов – они и поныне хранятся в фондах Библиотеки Российской Академии Наук (Петербург). Состав коллекции свидетельствует о широте интересов доктора. Достаточно сказать, что здесь содержатся издания на латинском, французском, английском, итальянском, испанском и португальском языках. Преобладает литература по медицине: практические пособия, атласы, справочники, исследования в области анатомии, физиологии, хирургии, акушерства, фармакологии, гигиены и т. д. Доктор имел в своем распоряжении труды античных и средневековых врачей (Гиппократа, К. Галена, А. К. Цельса, Авиценны, А. Везалия, А. Паре, Р. Граафа), а также современных ему эскулапов: Г. Бургаве, Ж. Астрюка, А. Галлера, И. Юнкера и др. Но тематика книг одними естественными науками не ограничивается. Имеются фолианты по теологии, древней и новой истории, эстетике, юриспруденции, математике, искусствам, риторике, поэзии, филологии, библиографии, торговле и т. д. Среди сочинений по истории трактаты Ж. Бодена и Н. Маккиавели, П. Сарпи и Фридриха II. Обращает на себя внимание содержащееся здесь жизнеописание Лючилио Ванини, итальянского вольнодумца, сожженного на костре инквизиции. Большинство экземпляров снабжено владельческими надписями, разного рода маргиналиями и памятными записями. Детальное изучение коллекции Санчеса еще ждет своего исследователя, оно могло бы приоткрыть творческую лабораторию этого энциклопедически образованного ученого.