– Что? Мой бегает? Ах ты, сучка бесхвостая, я тебе сейчас покажу, кто от кого бегает. – И, вынув свое дородное тело из-за прилавка, Мартона решительно двинулась на соседку.

Та поплевала на руки и ответила:

– Давай, подходи! Коли не страшно.

Из лавки вышел сонный худенький мужичок.

– Ну что вы, бабы, в самом деле, – осуждающе сказал он, – как седмица, так вы в драку. Охолонитесь! – Он перегородил дорогу наступающей.

Но Мартона была уже в боевом запале, она походя двинула мужичка животом, и он улетел в лавку.

Артем чуть не схватился за голову: ну кто его дергал за язык подначивать торговку. Теперь с его легкой руки случится драка.

Он положил покупки обратно на стол и крикнул:

– Стоять, бабы!

Да так громко по-командирски крикнул, что забияки застыли в полуметре друг от друга.

– Шел бы ты, недоделок, отсюда! – повернулась к нему Варвага.

– Я уйду, но вы-то опозорите своего конта: сюда купцы прибыли, и что они скажут, когда вернутся? А я вам скажу! Они будут смеяться над вами и говорить, что у местного владетеля дурные бабы. А раз бабы такие, стало быть, и конт не лучше. По вас будут судить обо всех.

Бойцы замерли и стали «переварить» слова Артема. На их лицах промелькнуло сомнение, но уж больно запал был велик и желание повыдергивать волосья сопернице, да и привычка дело великое. А дрались они, по словам мужика, каждую неделю. Все это понял Артем за пару мгновений, рассматривая их разгоряченные лица, и, не дожидаясь их слов в ответ на свою тираду, со вздохом сказал:

– Пойду расскажу конту, как вы его позорите, и попрошу, чтобы вас выпороли для вразумления.

– Стой, милок! – первой сообразила Мартона, чем им грозит сегодняшнее происшествие. – Мы же просто шуткуем. Верно, Варвага?

Та была не такой сообразительной и, облизав пересохшие губы, недоуменно смотрела на соседку.

За нее ответил вынырнувший из-за ее спины щуплый мужичок:

– Верно, Мартона.

Теперь дошло и до Варваги, чем может закончиться сегодняшняя потасовка, и она решительно закивала. Зрители, что собрались на представление, разочарованно стали расходиться.

Артем, довольный тем, что не допустил того, чтобы словесная перебранка перешла в мордобой, забрал покупки и направился в замок. Прошел в малую столовую, где всегда, по словам Чу, проводили время дружинники конта. Он прошел под удивленно неприязненными взглядами солдат к одному из столов и поставил свои покупки.

– Ребята, – сказал он и обвел их взглядом. – Я пришел мириться. Вот первач, пироги и яйца. Предлагаю выпить мировую.

Он нашел взглядом Мурга и сказал:

– Мург, ты уж прости, я неудачно пошутил. Как выпью, со мной такое бывает, несет так, что остановиться не могу.

Воины были парнями простыми и отходчивыми. Это Артем знал по своей службе: обидел кого невзначай – поставь выпивку, и все обиды уйдут, как проходит ночь, и наступает снова день. Они оживились и потянулись к столу.

Первым подошел тот самый воин с усами, что стал жертвой магического опыта землянина. Поднял бутыль литра на полтора, понюхал и с видом знатока сказал:

– Мартона делала.

Тут же подсели остальные и, не смущаясь, разлили напиток по оловянным кружкам. Мург хлопнул Артема по спине и подмигнул.

– Прощен, недоделок.

На это прозвище, что дали ему в замке, вернее не ему, а Артаму, Артем не обиделся, он заслужил. Но кружку отодвинул в сторону. На посмурневшие взгляды дружинников со вздохом ответил:

– Я, ребята, с этим делом завязал. Как выпью, так таким дурным становлюсь, что аж страшно. Мертвяка в деревне вместо упокоения благословил, вон конюха покалечил, и Мургу досталось. Я решил с выпивкой завязать.

– Так это ты по пьяни все творил? – изумился один из воинов.

Артем покаянно покивал.

– Сегодня ходил к отцу Ермолаю на исповедь, обещал больше не пить.

На него смотрели глаза, в которых было огромное удивление: еще бы, маг ходил на исповедь, о таком они не слышали. Две враждующие группировки власти, сцепившиеся не на жизнь, а насмерть, и презирающие друг друга. Простые люди побаивались и тех, и других. Одни могут проклясть, другие затащить на костер. Как говорится, хрен редьки не слаще.

Артем не знал, какое противостояние происходит между ними и почему так необычно для него реагируют остальные на известие, что маг ходил на исповедь. Слишком мало информации он получил за это время, а его товарищ забился глубоко и не хотел не только помочь ему, но даже общаться.

Воины уже свою первую чарку выпили и, не закусывая, занюхали рукавом.

– А святой отец тоже бросил пить? – разразившись смехом, спросил один из сидевших. Но тут же получил подзатыльник от Мурга:

– Не богохульствуй, Шорнет.

– Ладно, ребята, я рад, что мы поняли друг друга, – поднялся Артем. – Пойду отдыхать.

Его провожали довольные служивые, хлопали по спине. Говорили, если что будет нужно, обращайся.

– Только если позаниматься на копьях, – обернулся Артем, стоя у выхода из столовой. Мгновенно в зале установилась гробовая тишина. Артем понял правильно и, улыбаясь, пояснил: – Я буду трезвым.

Его дополнение сняло все барьеры недопонимания между ним и замковой стражей и разорвало напряженную тишину оглушительным смехом.

В свою неуютную комнату он вошел с сожалением. Унылые серые стены, сумрак, который еле раздвигался светом масляной лампы. Неудобная постель и вновь одиночество, которое так тяготило общительного Артема. Он подошел к кровати и сел. В то же мгновение раздался истошный вопль, и испуганный до потери сознания землянин подскочил почти до потолка. Он пытался унять бешено стучащее сердце, ухватившись за грудь, и почти с ненавистью посмотрел на возмущенного гремлуна, вылезшего из-под шкуры и сонно таращившегося на него.

– Смотреть надо, дылда, куда садишься, чуть не раздавил меня.

– Великий Сунь и Высунь, ты что тут делаешь? – наконец придя в себя, спросил Артем. – Родные выгнали, или визу въездную потребовали на родине?

Он прошел на свое место, за шиворот вытащил человечка и усадил на лавку.

– Не сметь перевирать мое имя! – завопил тот, дергаясь и дубася кулачками по его руке.

– А чего ты так переживаешь за свое имя? – спросил Артем. – Меня вон ты называешь и тараканом, и недоумком, я же в штаны из-за этого кипятком не писаю?

Гремлун испуганно схватился за штаны и уже более спокойно ответил:

– Я тоже не писаю. Меняя мне имя, ты, дылда, меняешь мне судьбу. Неужели это непонятно? Даже тебе, с твоими куриными мозгами, это должно быть известно.

– А ты не задумывался, дружище, что твоя судьба печальна? Ты по своей сути не созидатель. Все, что ты умеешь, – это ругаться и ломать. Даже домой не смог вернуться, хотя я тебя дважды отправлял. Тебе твоя судьба самому нравится?