— С мытьем придется подождать. Алексей в который раз бреет голову.

— Кажется, этот пейзаж меня загипнотизировал.

— Что ты говоришь? — Майра была явно взволнована. — Это белая дорожная лихорадка. Или что-то в этом роде.

— Майра? Что случилось? Со мной что-то не так?

— Не так? Господи, мам, посмотри на этот вид! Ничего! А ты сидишь и часами туда смотришь, просто упиваешься этим «ничего».

— Что в этом страшного?

— Ничего, кроме тебя самой. Странное во всем этом — только ты сама. Ты тонешь в этом пейзаже, не можешь оторвать от него глаз.

Байсеза огляделась. Паула спала. Байсеза вдруг осознала, что впервые за все их путешествие они с Майрой остались в одиночестве. Даже на «Максвелле» не было настоящего одиночества, а уж тем более в кабине «паука».

— Нам так и не представилось шанса поговорить, — сказала она.

Майра сделала попытку встать.

— Только не здесь, — сказала она.

Но Байсеза взяла ее за руку.

— Послушай! Какая разница, слушает нас полиция или нет? Прошу тебя, Майра! У меня такое чувство, что я тебя совершенно не знаю!

Майра снова села.

— Может быть, в этом все и дело. Я тоже тебя не знаю. С тех пор как ты вышла из капсулы… наверное, я просто привыкла жить без тебя, мам. Похоже на то, как если бы ты умерла. А когда ты вновь ожила, то стала совсем не такой, какой я тебя помнила. Ты теперь стала похожа на мою сестру, которой сперва не было, а потом она вдруг появилась. В этом есть какой-то смысл?

— Нет. Но, судя по всему, к прыжкам во времени с помощью клиники анабиоза мы еще недостаточно привыкли.

— Так о чем ты хотела поговорить? То есть я хочу сказать, откуда мне следует начать? С тех пор прошло девятнадцать лет, половина моей жизни.

— Обрисуй мне главную линию.

— Хорошо. — Майра поколебалась, потом отвела глаза в сторону. — У тебя есть внучка.

Ее звали Чарли, уменьшительное имя от Шарлотты. Дочь Майры от Юджина Мэнглза. Сейчас ей пятнадцать лет, она родилась через четыре года после того, как Байсеза ушла в клинику анабиоза.

— Господи! Я бабушка! — воскликнула Байсеза.

— Когда мы расстались, Юджин вынудил меня отказаться от дочери в его пользу. И он победил, мам! У него были всесильные покровители. Юджин сейчас влиятелен и знаменит.

Байсеза вставила:

— Но особой гуманностью он никогда не отличался, не так ли?

— Разумеется, мне разрешалось с ней видеться. Но этого было так мало! Я не такая, как ты, мам. Я не хочу неизвестности. Я хочу построить дом, для меня и для Чарли. Я хочу… стабильности. Но ничего подобного у меня не было даже в помине. И, в конце концов, он полностью изолировал меня от дочери. Что было сделать совсем не трудно. Потому что он очень редко бывает на Земле.

Байсеза снова схватила ее за руку: рука Майры была холодной и безжизненной.

— Почему ты не рассказала мне об этом раньше?

— Ну, прежде всего, потому что ты не спрашивала. А вот теперь мы обе на Марсе! И находимся здесь потому, что ты — знаменитая Байсеза Датт. И у тебя есть гораздо более весомые причины для беспокойства, чем потерянная внучка.

— Майра, извини, когда все это закончится…

— О, не смеши меня, мам! С тобой это никогда не закончится! Но все равно я буду тебя поддерживать. Всегда буду. До конца. Да и вообще, забудь обо всем, что ты сейчас слышала. То есть у тебя было право узнать, и ты узнала. — Лицо у Майры было напряженным, рот кривился. В глазах отражался зеленый свет.

То есть как — зеленый?!

Байсеза резко выпрямилась и посмотрела в телескопическое окно.

На небе разгорался рассвет цвета лосося. Усеянный камнями путь змеился по равнине, окрашенной в тоскливый темно-зеленый цвет.

Паула тоже уже встала.

— Дискавери! — приказала она. — Чуть-чуть притормози. — Вездеход существенно замедлил ход, где-то приглушенно скрипнули тормоза.

Байсеза и Майра чувствовали себя не очень уютно: они не знали, что именно слышала Паула из их разговора.

Теперь Байсеза разглядела, что зеленая поверхность равнины была покрыта ковром крошечных растений, каждое не больше человеческого пальца. Все они были похожи на кактусы, покрыты толстой кожей, но эта кожа имела полупрозрачные секции — окошки, как предположила Байсеза, чтобы улавливать солнечный свет, и при этом не потерять ни одной капли влаги. Рядом с ними росли и другие растения. Байсеза заметила маленькие черные сферы — круглые, чтобы не расходовать тепло, черные, чтобы впитывать его как можно лучше в течение дня? Она подумала: а вдруг по ночам они, как хамелеоны, становятся белыми? Чтобы тратить как можно меньше энергии? Но среди растений явно доминировали кактусы.

Майра сказала:

— Кактусы — это то, что изучала Хелена Амфревиль перед самой солнечной бурей. Она изучала жизнь на Марсе.

— Да, — подтвердила Паула. — Кактусы — это самый распространенный многоклеточный организм из всех известных нам на Марсе. В Элладе чаще встречаются глубинные бактериальные колонии и строматолиты. Огромная биомасса. Но окончатые кактусы — просто герои шоу. Этот вид был назван в честь моей матери.

— Каждый окончатый кактус жил здесь с незапамятных времен, — рассказывала Паула.

Когда Солнечная система была совсем молодой, в ней образовались три родственных мира — Венера, Земля и Марс, все теплые, влажные, геологически активные. Трудно было даже сказать, на каком из них быстрее всего зародится жизнь. Марс, разумеется, был первым, кто аккумулировал кислородную атмосферу — это топливо для формирования сложных, многоклеточных живых форм. Это произошло за миллионы лет до Земли. Но потом Марс оказался первым, кто остыл и высох.

— Но для этого потребовалось время, сотни миллионов лет, — продолжала Паула. — За сотни миллионов лет можно многого достичь: на Земле, например, млекопитающие успели занять экологическую нишу, оставшуюся после динозавров, меньше чем за шестьдесят пять миллионов лет. За это время марсиане успели развить стратегии выживания.

Корни кактусов уходили вглубь твердых марсианских пород. Они не нуждались в кислороде, но поддерживали свой стеклянный метаболизм с помощью водорода, освобождающегося благодаря медленным реакциям, в которые вступали скальные породы и замерзшие потоки воды. Так они и их предшественники выживали в течение целых геологических эпох.

— Здесь всегда случались периоды вулканической активности, — продолжала Паула. — Кратеры Тарсиса сгущали атмосферу каждую сотню миллионов лет. Кактусы росли, распространялись, снова впадали в спячку, выживали в виде спор, и так происходило от периода к периоду. А потом случилась солнечная буря, которая вызвала дождь — настоящий водяной дождь. Воздух стал достаточно густым и влажным, чтобы вывести их из состояния анабиоза в течение нескольких лет.