помнила его, чувствовала его и впервые за всю жизнь не просто поняла, но осознала, что у нее есть брат.

– Ты должен был забрать меня сразу, – наконец прошептала она. – Но ты этого не сделал. И поэтому у меня теперь есть дочь.

Эдола сама не понимала, осуждает она брата или благодарит. Гормоны сходили с ума, ее затапливала нежность, горечь и боль.

– Кто отец? – неожиданно спросил Александр.

Девочка не ответила на этот вопрос никому. Ни полиции, ни директору, ни друзьям или нянечкам. Не ответила из страха, что он, Александр, отвернется от нее, когда узнает. Но теперь он сидел перед ней, смотрел на нее глазами, в которых не было ни грамма осуждения, и задавал этот же вопрос. Эдола не видела смысла скрывать правду, раз он здесь. А может, в ней просто говорили препараты, которыми ее пичкали.

– Пол Гильярди, – еле слышно обронила она и тут же замолчала.

Лицо Александра потемнело от гнева. Она испугалась, что он сейчас ударит ее, сжалась, но брат лишь положил сухую руку поверх ее и заглянул в глаза. Он злился. Но не на нее!

– Мы всегда знали, что он подлец. Он приставал ко многим девчонкам, но всегда выходил сухим из воды. Никто не был готов рассказать о нем. И даже ты!

– Он подарил мне дочь, – с тупым выражением лица повторила Эдола. – Больше он меня не тронет.

– Не тронет, – поспешно согласился брат.

Он ушел, оставив сестру наедине с ее мыслями. А через несколько дней Пола Гильярди нашли мертвым у себя дома. Он умер от передозировки наркотиков.

15. Самуэль Мун

Треверберг

9 апреля, понедельник, 19:48

Самуэль Мун с раннего детства жил держа нос по ветру. Он занимался только тем, что приносило удовольствие, и никогда не отказывал себе в дополнительных его источниках. Знаменитый художник и меценат, он спал с теми, с кем хотел, жил так, как хотел, рисовал то, что хотел, задавая моду и никогда не прогибаясь под устои общества. Его работы называли провокационными, странными, страшными, ужасными, прекрасными, магическими, незабываемыми. Он убивал реализмом воплощения, рисуя такие картины, которые многим не могли даже присниться. Он всегда добивался того, к чему стремился. Но в этом году он впервые столкнулся с двумя вещами: женщина, которую он хотел, отказывалась выйти за него замуж; он консультировал убойный отдел по делу маньяка.

После ухода стажера Логана Мун забылся тревожным сном, в котором он сам был Рафаэлем. Он увидел и прочувствовал это столь ярко и остро, что, проснувшись, долго не мог осознать, в каком из миров находится. Во сне он убил девочку трех лет, осушил ее, смешал кровь с синтетическими антикоагулянтами, получил относительно устойчивую жидкость и начал рисовать. Он стоял возле стены с тонкой беличьей кистью в руках и наносил штрих за штрихом, создавая облако в стиле Рафаэля. Он ничего не чувствовал и думал только о красоте и мощи рисунка. Его не мучила совесть, он не осознавал, что это убийство. Во сне он, если это возможно, стал больше художником, чем в реальности.

Он подумал, что нужно рассказать Ковальской о сне, предположив, что внутри живет другой Сэм, о котором он ничего не знает. Что он на самом деле псих-маньяк, который ходит по городу, залезает в дома и убивает детей. И эта мысль не оставила ничего в его душе. Он думал ее так же, как любую другую. Например, что заказать на ужин, в чем явиться завтра в галерею или в какой ресторан позвать Тео, чтобы она наконец сказала «да». Реальность расплывалась, и художник, не осознавая, что делает, поднялся в мастерскую, достал скетчбук, взял в руки карандаш и несколькими поспешными движениями набросал силуэт ангела, лужу крови под ним и странные массивные облака над ним. Через тридцать минут Сэм вырвал лист из скетчбука, смял его и бросил, не разрывая, в мусорное ведро. Перед глазами еще стояли кровавые обрывки сна.

Он дернулся и чуть не врезался в стол, когда зазвонил телефон. Тяжело сглотнув, художник протянул руку и взял трубку.

– Мун, слушаю вас, – отозвался он еле слышно.

– Это Говард Логан. Простите, что надоедаю, но нужно еще раз встретиться. И срочно.

– Он… снова убил?

– Нет. Но у детектива Грина есть идея, которая вам понравится. Вы сможете приехать?

– В… участок? – У Сэма подогнулись ноги, и он упал в кресло. Голова кружилась.

– Да. Сможете приехать сейчас?

– Да, хорошо. – Он посмотрел на часы. – Буду через тридцать минут.

Самуэль положил трубку. Наклонился, достал из мусорной корзины смятый скетч, расправил его на столе и включил настольную лампу. Он вглядывался в рисунок, с каждой секундой бледнея. Он узнавал эту технику. Редкую, мощную технику рисунка, которую всегда использовал. И она была идентична тому, что он видел на фотографиях. Интересно, если он попросит полицейских привести его на место преступления, он сможет сказать что-то еще? Он знал, что дома идеально отмывают и нужно будет ждать следующей жертвы.

Сэм вскочил, отпер бар, достал оттуда бутылку виски, рокс, налил полбокала и залпом выпил. Он сошел с ума. Слишком много мистических картин, слишком много переживаний. Он сошел с ума настолько, что верит, что это он в помутнении рассудка убивает детей в городе. Надо выяснить точное время убийств. А еще попросить кого-то за ним присмотреть.

Ну что за бред.

Выпив еще полбокала, Сэм, все такой же бледный, с влажной от волнения кожей, спустился вниз, схватил ключи от машины и прыгнул в «Порше 911», свою прелесть, которую он купил не так давно и в которой не чаял души. Она всегда давала ему тот запас сил, которого хватало на творчество, бизнес и бесчисленных любовниц. Алкоголь не мутил сознание, а прояснял его. Сэм чувствовал себя всемогущим. Он несся на скорости под двести километров в час, играя в «шашечки» с водителями на дороге, раз за разом прокручивая в уме простой вопрос: мог ли он настолько двинуться головой, что, выпав из реальности, начал убивать детей и рисовать картины их кровью?

И самое страшное, что измученное сложной и долгой жизнью сознание однозначно отвечало ему «да».

В участок художник вошел с четким ощущением, что ему здесь не место. Мысли довели его до ручки, по дороге он допил бутылку, но вопреки всему твердо стоял на ногах. Сэм много пил. И никогда не чувствовал, чтобы алкоголь ему мешал, но сейчас виски в крови доводил до крайности. И он понимал, что разговор предстоит непростой и детектив