Вечером накануне отъезда дочка Леона пораньше отправилась спать, а мужчины засиделись допоздна. “Когда оканчивается жизненный путь наших близких, — говорил Леону отец, — это означает, что дальше мы уже можем идти сами, без них. Что мы уже достаточно сильны и мудры, чтобы справиться без их поддержки”. Леон пытался возражать, ведь по отношению к Клео это несправедливо — лишить ее матери. “Во-первых, у нее есть ты и я, а во-вторых, она достаточно взрослая, у нее уже своя жизнь и лет через пять она выйдет замуж, — последовал ответ. — Тебе же надо подумать о новой жене”.

Сама мысль об этом казалась тогда Леону кощунственной, тем более что, овдовев, он вдруг сделался одним из самых привлекательных женихов Старого Света. Не просто владелец процветающего замка, но еще и доктор исторических наук, создатель школы реконструкции исторического костюма, автор костюмов самых значительных кинофильмов на темы из жизни минувших столетий. Его Дом моды “Маркиз Леон” шил не только одеяния для актеров, но и реставрировал антикварную одежду, по желанию потомков древних родов изготавливал наряды, в которых они увековечивали свои персоны на парадных портретах. С момента гибели жены не прошло еще и традиционного траурного года, но вокруг Леона завертелся целый калейдоскоп претенденток, а следом за ними потянулись репортеры светской хроники.

— Папа, но ведь ты же не женился во второй раз.

— У меня уже был наследник — ты, Леон, а у тебя только дочка. Ей уже принадлежит бабушкин Эшдон Хаус в Оксфордшире. А ты почувствуешь одиночество после ее замужества. Я не женился, но ведь никогда и не был монахом. Рыцарь не рыцарь, если у него нет Прекрасной Дамы, — полушутя-полусерьезно добавил он.

— Моей Прекрасной Дамой была жена. Я понял это только после того, как ее не стало… Я очень виноват перед ней…

— Видишь ли, у Прекрасной Дамы множество ипостасей. Ее черты могут проявляться то в одной женщине, то в другой. С возрастом я осознал, что встретить свой идеал невозможно, но это не значит, что нужно бросаться от одной связи к другой. Каждое следующее настоящее чувство более осознанно. Оно взрослеет вместе с тобой. Говорят, до Евы у Адама была Лилит, и даже юный Ромео, до того как полюбить Джульетту, увлекался другой девушкой… Не знаю, как там происходит у женщин, но я, пожалуй, не встречал ни одного мужчину, который сразу смог бы полюбить по-настоящему. Ведь сказать женщине: “Я тебя люблю”, — значит, сказать, что ты готов отдать свою жизнь за нее и ее детей. Мера любви — это цена жизни. Если ты не понимаешь ответственности своих слов, они теряют смысл и ничего не стоят. Лучше не произносить их. И потом, мы всегда чувствуем свою вину перед близкими, переселившимися в мир иной. Но мы можем не допустить ошибок в отношениях с живыми. Пока человек жив, он имеет возможность исправить свои ошибки…

В Аскоте репортеры приняли дочку Леона за его новую подружку. Может, никто и не обратил бы на них особого внимания, поскольку представителей прессы больше занимала королевская семья, если бы не забавное недоразумение при входе на ипподром. Дело в том, что по традиции дамам возбраняется появляться в брюках на королевских скачках. Даже в “брюках-юбке”, которые имела неосторожность надеть Клео. Леон же испытал невероятный приступ ревности от взглядов мужчин, обращенных на его дочурку, которую из-за брюк не пропускали на ипподром. По счастью, в машине Клео нашла легкое короткое платьице, и на этот раз путь ей был открыт. Леон под руку повел свое сокровище на трибуну. Со всех сторон защелкали фотоаппараты, и на следующий день газеты сладострастно расписывали появление в Аскоте “маркиза де Коссе-Бриссак и Ла Тремуй с юной очаровательной пассией, которая, вероятно, скоро станет хозяйкой в его замке вместо покойной жены”.

Да, жеребец отца пришел первым, да, они получили приз, но журналистов, которые жаждали взять интервью у владельца фаворита скачек, мало интересовала лошадь, они желали знать как можно больше подробностей о личной жизни его хозяев. И ночью Леон с отцом и дочерью просто сбежали из Аскота, очень быстро улизнув на своем “белом коньке” от репортеров в помятом “мерседесе”. Но, вероятно, те сообщили своим коллегам, и в туннеле под Ла-Маншем “белый конек” оказался в кольце фотоаппаратов и камер, высовывавшихся из соседних автомобилей. Не обогнать, ни съехать с обочины в туннеле было невозможно, и Леон на всю жизнь запомнил тот свой страх за отца и дочь, когда каждую минуту боялся потерять управление машиной. После возвращения в Монтрей-Белле и до сегодняшнего дня Леон откровенно избегал садиться за руль. И надо же, он снова ведет именно “белого конька”, в магнитофоне крутится тот же самый любимый диск отца с записью “Летучей мыши”, а самого отца уже нет рядом.

Отец умер вскоре после той поездки, он словно заранее знал, что путешествие с сыном и внучкой на новеньком “ферарри” будет последним, и словно проверял, готов ли Леон остаться на земле без него. Сможет ли он? Не струсит ли?

Папа, я струсил, мысленно признался Леон отцу. Без тебя мы плохо ладим с Клео. Она уехала к бабушке в Англию, изучать филологию в Оксфорде, а я сбежал. Я сбежал ото всех и спрятался в Шенонсо. После того, как жена и ты покинули меня, я тоже больше не мог и не хотел жить, я перестал быть собой. Я не хотел никого видеть, надеялся забыться в работе… А на самом деле мечтал, чтобы меня любили не по обязанности, не за мои титулы и доходы, а просто меня, человека по имени Леон…

“Человека по имени Леон любит Катрин”, — сказал отец. Леон даже вздрогнул, так ясно он услышал ласковый голос отца. Он затормозил, рассеянно оглядывая домики придорожного мотеля.

— Ох, и гнал же ты, сынок, таким манером мы через полчаса у твоей зазнобы будем, — проговорил папаша Пешо. — Я даже боялся предложить тебе передохнуть. А ты сам догадался! Ты иди умойся, переоденься, — старик показал пальцем на домики, — нельзя же таким пугалом в Париж ехать. И не спорь, надо перед ней явиться молодцом. Тебе даже твой мсье в белых перчатках намекал. А я открыто скажу: будь моя воля, я бы человека поставил, чтобы перед Парижем всех проверять, а кто в затрапезе да небритый, будь хоть граф или маркиз, как ты, никого не пускать. — Старик поскреб пальцем небритую щеку. — Мне бы тоже не мешало. Потому как к людям уважение нужно…

Леон терпеливо выслушал тираду старика, улыбнулся и не стал спорить. Они недалеко от Версаля, до Парижа рукой подать, он снимет один из этих домиков, встанет под душ, переоденется, это не займет много времени.

— Папаша Пешо, может, ты вон там посидишь, кофейку попьешь, пока я приведу себя в порядок? — предложил Леон, кивнув в сторону столиков под навесом у дверей мотеля.

— Нет, я на воздухе покурю. В кои веки еще в таком авто на людях покрасоваться. Ты крышу-то не задвигай, пускай изнутри проветрится.

Парень за стойкой с ключами недоверчиво отнесся к просьбе небритого человека в маскарадном несвежем костюме с огромным саквояжем в руках. Сдать ему один из домиков на час? Другое дело, если бы с ним была девчонка, но портье хорошо видел через стеклянные двери, как этот тип вышел из роскошного “ферарри”, а в машине остался малопривлекательный дед с трубочкой во рту.