– Я просто спрашиваю, что вам от меня надо?

Тасиро замолчал, вслушиваясь в какую-то свою мысль.

– Ладно, скажу. Самолет и Исидо подождут. Мне от тебя надо бриллианты.

Бриллианты? Так вот почему он один. Только откуда знает о них? Впрочем, это сейчас не существенно.

Главное – Тасиро интересуют именно бриллианты, а не самолет. Значит, он пока получает отсрочку. Пусть даже незначительную.

– Я не знаю, о чем вы говорите.

– Не знаешь? Придется тебе расколоться, миленький. Ты изрядно погрел себе руки на этом месте. И конечно, как умный человек, превратил деньги в камни. Я не требую всего. Отдай половину – и я тебя отпущу.

Конечно, было бы совсем хорошо, если бы удалось выяснить, откуда Тасиро знает о бриллиантах. У такого человека, как Тасиро, для выяснения истины возможен только один путь – пытка. Другого нет. Пытка. Приятного мало. Но если для того, чтобы выяснить, где он хранит бриллианты, Тасиро заранее решил, что будет его пытать, – вряд ли он это будет делать здесь.

– Я не знаю ни о каких бриллиантах.

Тасиро осклабился:

– Ничего, голубок, скоро узнаешь.

Чуть отступив, он достал и протянул чистый платок:

– Оботри рыло. Ну? Бери, сволочь!

Да, это пытка. Он сейчас поведет его пытать. Исидзима взял платок, осторожно вытер нос, губы. Посмотрел на Тасиро. Тот прищурился:

– Мало. Из башни мы оба должны выйти как огурчики.

Исидзима поплевал на платок, стал с силой тереть щеки. Кажется, кровь перестала идти. Тасиро внимательно следил за ним. Как будто остался доволен. Значит, он все это делает без ведома Цутаки.

– Ладно, хватит. Спрячь платок в карман и повернись.

Он повернулся.

– Спускайся по лестнице. Медленно. И не вздумай бежать. При попытке к бегству буду стрелять.

Исидзима чувствовал, как Тасиро идет за ним вплотную. Спустившись, услышал:

– Не выходи без моей команды. Оправь фрак.

Исидзима остановился. Тасиро встал рядом, заложил руку с пистолетом за отворот – так, что со стороны могло показаться, будто он проверяет под фраком стук собственного сердца.

– К отелю пойдем рядом. Повторяю: при малейшем неосторожном движении стреляю по ногам. На своих не надейся. Двоих я уже убрал. Трое далеко отсюда, у самолета. Двое сторожат твоего ублюдочного генерала, сам знаешь, без приказа они никуда не тронутся, да и окна выходят в другую сторону. Остается тот, что сидел в дежурке, но он связан и во рту у него кляп. Бабы тоже не спасут, двух я привязал к кроватям, остальные заперты в комнате. Иди тихо и спокойно. Вперед!

Пытать он себя не даст. Но и остаться с перебитыми ногами тоже не хочется. Тасиро стреляет виртуозно. В это время, выскочив из-за куста карликовой березы, к нему подбежал Сиго. Орангутан ухватил его за фалды фрака, заскулил.

– Сиго, отстань, – тихо сказал Исидзима.

– Что надо этой скотине? – Тасиро напрягся.

– Сиго, гулять! – повторил Исидзима. – Сиго, мне некогда!

Обезьяна обиженно пискнула и убежала, но остановилась неподалеку, села на песке, стала корчить рожи.

– Пошел, скот! – сказал Тасиро. – Ну? Вперед!

Они вышли из арочной двери и медленно пошли по дорожке, ведущей в сад.

Японец-сварщик, привстав на цыпочках, потрогал свинченную и откинутую крышку фюзеляжа и посмотрел на бортмеханика. Тот кивнул. Японец стал менять наконечник горелки.

– Перевести что-нибудь? – спросил стоящий рядом Бунчиков.

– Не нужно, – сказал бортмеханик. – И так все понятно.

Гарамов прислушался к себе и усмехнулся: сколько ненужных успокоений и доводов может пронестись в голове человека за одну секунду. Например, Вика задерживается, потому что ищет курево; Вика беседует с Исидзимой; с Викой ничего не могло случиться, потому что отель рядом и все на виду; у Вики пистолет, и в крайнем случае она себя в обиду не даст. Это только начало, а сколько других? И все они будут свидетельствовать, что все как будто в порядке. Но по горькому опыту Гарамов знал, что все в порядке бывает только в одном случае, в тысяче же других на войне, как правило, люди получают пулю, гибнут, пропадают без вести, исчезают без звука и тени.

Он выругался про себя и решил идти на поиски медсестры. Он поднялся по трапу, постучал в дверь. Открыл штурман. Он был уже в комбинезоне.

– Выпрыгивайте.

Штурман прыгнул на песок.

– Все переоделись?

– Все.

– Я пойду поищу медсестру, вы остаетесь за старшего. Если меня долго не будет – рацию, приборы и остальное примете без меня. Этот, с черными усами, фамилия Бунчиков, говорит по-русски и по-японски. Если что – со всеми вопросами к нему, он поможет, но упаси бог, если он или кто-то из японцев догадается, что это за самолет. Раненых им не показывайте, по званиям и словом «товарищ» друг к другу не обращайтесь. Ясно?

– Так точно. Никто не должен догадаться, что это за самолет. Раненых не показывать, по званиям не обращаться, товарищами не называть.

– Все верно. А я исчез. Идите к бортмеханику.

Делая вид, что осматривает хвостовую часть, Гарамов стал отходить к роще. Теперь с ним все должно быть чисто, второго случая, как утром, когда он так глупо попался, не будет. Нагнувшись и улучив момент, когда Бунчиков отвернулся, скользнул в заросли. Но должен учесть, что бамбук просвечивает, веток на нижней части ствола нет, поэтому в самой роще почти невозможно подойти к кому-то незаметно. У бамбуковых зарослей есть свои преимущества: сейчас, когда он останавливался в нужном месте, его никто не видел, ему же хорошо открывалось пространство перед рощей. На берегу и у отеля все пока оставалось спокойным. Один раз пробежал уже знакомый ему орангутан, чуть позже прошел садовник в запачканном землей белом фартуке; больше людей он не заметил.

У заднего двора Гарамов попытался сквозь заросли разглядеть, что происходит в отеле. Большинство окон были зашторены, там же, где шторы открыты, отсвечивали стекла. Что-то разглядеть он смог лишь в номерах, где окна были распахнуты настежь. Но и в них не встретилось ничего особенного. Один только раз к раскрытому на втором этаже окну подошел коротко стриженный седой японец в халате, глянул на рощу и тут же исчез.

Гарамов хотел было уже проскользнуть в заднюю дверь, но ему показалось, что почва под одним из стволов, у которых он стоял, разрыхлена. Он присел, всмотрелся. Без всякого сомнения, в этом месте что-то закопано, причем недавно. Гарамов достал финку, осторожно снял лезвием верхний слой почвы – открылось зеленое матерчатое пятно. Оставшуюся землю Гарамов бережно отгреб руками и вытащил мешок армейского образца. Вглядевшись, увидел два размытых иероглифа, нанесенные черной нитрокраской. Присел ниже. Нет, вокруг было тихо. Подождав, он достал пистолет и, убедившись, что поблизости никого нет, занялся находкой. Развязал зеленую шнуровку, раздвинул края. В мешке было спрятано обмундирование: китель без погон, галифе и черные хромовые сапоги. Потом, осторожно расстелив мешок, вынул и разложил на нем все, проверил карманы, швы, каблуки и подошвы. Искал тщательно и дотошно, но ничего особенного не обнаружил. Тайников в швах, каблуках и подошвах не оказалось, в карманах же он нашел обычные вещи: японский коробок с тремя спичками, мелкую монету и щепотку табака от японских сигарет типа «Конбан» или «Горудэн батто». Затем Гарамов еще раз осмотрел каждую из вещей. Сапоги были примерно сорок второго – сорок третьего размера. Примерил по себе рукав кителя: он был ему чуть длинноват. Если исходить из средних данных японцев, то одежда, скорей всего, принадлежит высокому человеку. Галифе и китель сшиты на заказ из обычного зеленого шевиота средней стоимости. Сапоги сугубо стандартные, офицерские, хромовые.