Солнце палит. День кажется бесконечным. Горячий, тягучий. Минуты идут за минутами, которые нехотя складываются в долгие часы. Зной, зной, зной. Ни дуновенья ветерка. И это называется октябрь. Я уже весь коричневый от палящих лучей. В полдень подошел ко мне сержант и сказал, что взводный лейтенант Корнилов зовет в гости.

Лениво поднимаюсь. Послать к черту и лежать дальше? Смертельно надоело бездельничать. Бока от камней болят. Взял кроссовки и перебрался по каменной гряде к площадке, где расположился лейтенант.

— Чего тебе, взводяга? — спросил я у Корнилова.

— А поболтать, з-замполит?

— О чем?

— Ну, в смысле анекдотов.

— Думать надо, а мозги уже растаяли. Наверное, ни армейских, ни политических, ни про Чапаева даже не вспомню.

— А я про это и не люблю. Я люблю про «б-баб-с». У него — была дурацкая привычка в разговоре сдваивать согласные.

— Саня, про «баб-с» — это лишнее возбуждение твоего неокрепшего ума при нашей импотентной жизни. Давай лучше чайку попьем, да на горы посмотрим. И потоскуем.

— Как это на горы потоскуем?

— А ты посмотри, какое зыбкое знойное воздушное марево стоит над горами. Над морем в зной тоже такое марево. Вот сиди на камушке и представляй.

— К-короче, предлагаешь мечтать.

— Точно. Предлагаю.

Мы сели на раскаленные камни — сидишь как на сковородке. Неудобно мечтать.

— Исаков, принеси-ка, б-будь любезен, б-бронежилет.

— Зачем?

— Т-товарищ с-солдаг. Я сказал б-быстро! Пока я твое мясистое мурло не намял.

Солдат что-то забормотал по-своему, непонятное, и нехотя побрел к нам, волоча по камням бронник.

— С-солдат, поаккуратней с имуществом. И еще раз скажешь свое «ананенский джаляп», так этот «джаляп» в т-твоих зубах и застрянет. П-понял?

— Так точно, — ответил солдат уже без злобы и с заискиванием смотрел на взводного.

— Вот т-так и смотри л-ласково и п-преданно в глаза к-командиру. Шагай на пост, с-смени Джураева.

Мы уселись на развернутый бронник, а снайпер побрел уныло на пост, продолжая что-то бормотать.

— Вот в-видишь идет и бубнит, весь с-свет ругает и себя за дерзость и нас за то, что не вовремя и не там сели п-помечтать.

— Год только прослужил, а видишь, Саша, пытается зубы показать.

— Вырвем.

За спиной что-то заурчало. Мы оглянулись и посмотрели вниз на шоссе. По бетонке растянулась колонна КАМАЗов — «наливняков». Впереди шел БРДМ, который внезапно открыл огонь из пулемета по нашим позициям. Я, Александр, солдаты, сержант — все дружно рухнули за камни в мертвое непростреливаемое пространство. А эта сволочь продолжала поливать по нам свинцовым дождем.

Колонна была наша, а не афганская, поэтому стрелять не стали в ответ, да и для этого еще до оружия надо добраться. Кругом пули свистят и визжат.

— Пусти ракету, дескать, мы свои, а то этот мудак не успокоится. Там ведь внизу старые «горелики» валяются, вот он для острастки и долбит поверху, на всякий случай.

Корнилов прополз к «эСПСу» и пустил две ракеты, кинул мне «дым» и «факел». Я их быстро зажег, но пулеметчик то ли не видел их, то ли не верил, что на вершине наш пост, продолжал молотить. Корнилов вышел на ротного, тот — на комбата, комбат — на нас. Мы объяснили, что тут творится, что за стрельба. Комбат доложил в штаб полка. БРДМ стрелять закончил и умчался вслед колонне. Мы успокоились и сели вновь позагорать. Со стороны Кабула в небе медленно приближалась пара вертушек «Ми-8».

Вдруг вертолет, летевший впереди, пустил ракеты по нашей высоте. «Нурсы» вонзились в камни, метров на десять пониже лежанки. Солдаты и мы с взводным запрыгнули в считанные секунды в СПСы. Вторая серия ракет прошла там, где мы только что отдыхали, к ракетам добавился и пулеметный огонь. Черт! Точно попали. Кучно стреляют!

Все позиции батальона заволокло клубами дыма, это солдаты подали сигналы, что на горах свои. По ротам комбат начал запрашивать, все ли целы. Удивительно, но все. Никого не зацепило. Вертушки сделали еще два круга и улетели вслед за колонной.

— Все этот козел из БРДМа на нас вертолеты сопровождения направил! Наверняка, — сказал я.

— Д-да уж, больше некому. По нему из гранатомета в ответ надо было дать, но потом не д-докажешь, что не в-верблюд.

— Еще интереснее было бы вертушку завалить. Чего они, бараны, без разбора молотят? Неужели не знают, что операция армейская проводится? Ты представь, Саша, первые ракеты пришли бы метров на десять выше — легли бы все. Тут такая тушенка была бы!.. Фарш из нас тобой и всего взвода.

— Н-не хочу быть ни «фаршем», ни «паштетом», ни «рагу»! Хочу домой ж-живым, а не в ящике.

— Н-да козлизм! Не так «духи» опасны, как свои.

— Да уж, кому как не тебе это знать. Вообще от тебя, Ник, н-надо подальше держаться. Ты п-пули притягиваешь. Иди-ка к себе. Отдыхай.

— Ну, спасибо, за гостеприимство! Нет, мил-человек, я от тебя не уйду без чая.

— Джураев! Б-быстро лейтенанту кружку чая, он нас покидает. Д-да поскорее, а то штурмовики еще прилетят. Б-без тебя было т-так тихо и спокойно. А я еще хотел, дурак, с т-тобой в карты поиграть. Н-нет уж лучше посплю.

Солдат вскипятил чай в банке из-под компота, принес сухарь и сахарок. Я с наслаждением все выпил, съел, потянулся.

— Саня, а может, в картишки?

— Н-нет, нет уж. Иди, иди. От тебя одни н-неприятности. Забросив автомат за спину и повесив на грудь лифчик с магазинами,

Я побрел к себе. Проверил бойцов, поменял молодых часовых на старослужащих, прилег на спальник, прижавшись к камням. Сверху сержант над ними растянул плащ-палатку. Прямые лучи не палили, но от духоты можно было задохнуться. Вода во фляжке такая теплая, что лучше и не пить. Сон опрокинул в пропасть забытья, но чей-то противный голос вернул меня к реальности.

— Товарищ лейтенант! Ротный зовет! — меня за ногу теребил унылый солдат. Грязные потоки пота струйками стекали по его лицу.

— Солдат! Ты почему такой грязный? Салфетка есть освежающая?

— Есть.

— Ну так, физиономию и руки протри. А то так заразу какую-нибудь быстро подхватишь. Ты — Свекольников или привидение?

— Так точно! Свекольников!

— Хочешь быть здоровым и выжить «не чмырей», «не будь чмошником», а то задолбят сержанты и старослужащие. Ты, наверное, бывший студент?

— Да, почти год учился, пока не забрали. А в Афган я добровольцем, сам рапорт писал.

— Придурок!

— Почему?

— Потому что, значит, не я один такой чокнутый «дятел». Есть еще добровольцы на этой войне.